Как я начала новую жизнь после трех сро­ков за распро­стране­ние нарко­тиков

Я росла в неполной семье и с ранних лет ощущала себя отчаянно одинокой.

Очень хотела быть счастливой и нужной, но выбирала не тех друзей и не тех мужчин. В итоге рано родила, употребляла наркотики и трижды отбывала срок за их распространение  . В последний раз приложила все усилия, чтобы исправиться: научилась мастерски шить и вязать и освободилась по УДО  . В 46 лет начинаю все сначала: работаю в ателье, восстановила отношения с семьей и строю планы на будущее. Для Т⁠—⁠Ж расскажу, как складывалась моя жизнь и что помогло ее изменить.

Мой папа из Нальчика, а мама — из Перми. Когда мне было три, они разошлись, и мама вернулась в родной город. Отец не давал денег, и она работала с утра до ночи, чтобы нас прокормить.

Мы с младшими братом и сестрой были предоставлены сами себе. Никто не хвалил за успехи, не спрашивал о мечтах, не интересовался моим внутренним миром. Ощущала себя брошенной и ненужной.

К 13 годам я прогуливала школу и не делала уроки — не видела в этом смысла. Вместо занятий пила пиво в раздевалке с ребятами из старших классов. Одна из них позвала прогуляться после школы и заманила в квартиру, где ждали мальчики, в том числе — ее старший брат. Там меня изнасиловали. Никому об этом не сказала: боялась остаться крайней.

В 14 лет это повторилось, когда я гостила у отца в Нальчике. Я понравилась старшему брату знакомой, и он взял меня силой. После не хотелось жить, но я опять никому не рассказала.

Из-за моих прогулов и хулиганства мама и учителя обратились в комиссию по делам несовершеннолетних. В первый раз меня отправили в спецприемник, а во второй — под конвоем увезли в спецшколу  в Ярославской области.

Там мне было нормально, но после светило спецПТУ — что-то вроде колонии. Чтобы туда не попасть, я сбежала. Шла пешком по трассе до города и пряталась за каждый куст от милиции. На вокзале просила деньги на билет в Пермь, пока его не купил какой-то парень. Мама очень ругалась — без меня было спокойно, — и я ушла из дома.

Я рано начала вести половую жизнь. Сейчас понимаю: надеялась, что мальчики заменят отца. В 15 лет забеременела и решила рожать, чтобы не возвращаться в спецшколу. В 1993 году стала мамой, а отец ребенка нашел другую.

Я вернулась домой и нянчилась с малышкой. Через полгода мама стала отпускать меня погулять: «Все равно замуж нужно выходить». Я завела сомнительных друзей, и они предложили наркотики.

Мне никто не рассказывал о последствиях — зато я видела, что ребятам хорошо. Сначала покурила, потом стала употреблять ханку  . Полгода принимала ее каждый день и не знала ломки  . Когда поняла, было уже поздно. Много раз пыталась бросить, но зависимость была сильнее.

Мама могла даже по походке определить, трезвая ли я. Если нет — выгоняла из дома.

Еще она не давала видеться с дочкой и невольно настраивала ее против меня. Часто спрашивала: «Влада, ты чья дочь?». Она отвечала, что бабина, и это было обидно.

Я ничего не умела и, чтобы добыть деньги, начала торговать наркотиками. В 1999 меня задержали вместе со знакомыми, которые обворовали квартиру. У всех дома провели обыск. У меня нашли наркотики и приговорили к трем годам в колонии № 28 в Пермском крае.

Впервые попасть в СИЗО было страшно. В 90-е там были пресс-хаты  . В соседней камере женщина выбивала для милиции явки с повинной кипятильником и утюгом. Ее боялись все заключенные, даже вставали и ложились по ее команде. К счастью, меня к ней не подсаживали.

Еще СИЗО запомнилось тюремной романтикой. Мы плели из ниток веревочки, достреливали их до окон мужских камер, закручивали записки в красивые пакетики и передавали друг другу. Только этим и жили.

Колония же напоминала спецшколу, но там уже не пытались перевоспитать. К нам относились как к «спецконтингенту»  — условным единицам, а не людям. Это чувствовалось даже в интонациях. Еще в женских колониях много сплетен, интриг и предательств. Приучилась жить по принципу: не верь, не бойся, не проси.

Мама оформила опеку на дочь. Навещала редко, а больше было некому. Еще на воле понимала: я нужна друзьям, пока у меня есть доза.

Я освободилась в 2000 году по амнистии. Мама поставила условие: если буду употреблять — выгонит. Я очень хотела жить по-новому, но не справилась. Изредка принимала наркотики, но маме хватило.

Я стала жить с новым молодым человеком, но так и чувствовала себя бесконечно одинокой. Бывало, шла по улице в праздник — и каждый шаг отдавался болью.

Вскоре я забеременела. Зажглась надежда, что вторая дочь полюбит меня такой, какая я есть. Роды были сложными: ее достали только через два часа бездыханной. Я подумала: поможет только сверхъестественная сила. Лежала на операционном столе и молилась, чтобы Бог сохранил Наташе жизнь.

Дочь попала в реанимацию, а я вернулась домой и на коленях просила: «Господи, если она выживет, я брошу пить, курить, блудить, колоться и буду служить тебе». На следующий же день сделала, что обещала.

На шестые сутки дочь начала дышать сама. Так произошло мое обращение к Богу. Я стала ходить в церковь с мамой и вести тюремное служение  . У нас дома собиралась группа для зависимых — многие из них не употребляют по сей день.

Отец ребенка нас не поддерживал, и после декрета я устроилась мыть посуду в кафе. Затем стала убирать квартиру директора и его обеспеченных знакомых.

В моем подъезде жил парень, которого я знала с детства. Он стал оказывать знаки внимания: встречал с работы, звал погулять. Мне он нравился, но употреблял наркотики. Говорил, что мечтал бросить.

Решила ему помочь: рассказывала о Боге, делилась размышлениями. Мне говорили, что это ни к чему хорошему не приведет: ему проще столкнуть меня, чем мне — его поднять. Но я возгордилась и верила, что мне все по силам. В 2004 году его посадили: по пьяни кого-то избил. В СИЗО мы и поженились.

Через пару месяцев муж попросил спрятать в передачке наркотики. Мы поругались: я не хотела с этим связываться и просила обратиться к кому-то еще. Но он убедил, что никому не может доверять.

Я понадеялась, что один раз пронесет, но он просил еще и еще. Из-за стресса и ссор тоже стала употреблять. Спустя полгода меня осудили на семь лет: продавцы оказались милиционерами под прикрытием. Была безумно разочарована и в себе, и в нем.

Я попала в ту же колонию и знала, как себя вести, так что было не тяжело. Мама лишила меня родительских прав, а супруг вскоре вышел на свободу и продолжил жить своей жизнью.

В 2011 году я освободилась по УДО и сразу развелась. Вернулась домой с искренним намерением исправиться. Но с мамой постоянно скандалили, и через месяц я съехала к молодому человеку. Мы познакомились по тюремной переписке в мой второй раз в СИЗО и обменивались письмами в колонии.

Поначалу все складывалось хорошо. В колонии я научилась шить, так что устроилась швеей, а он работал на стройке. Мой возлюбленный болел ВИЧ, но мы предохранялись. Всегда находили общий язык.

Через десять месяцев его друг принес наркотики. Я отказывалась, но любимый уговорил на «один разик». Сейчас понимаю, что так не бывает: где раз — там система. Мы вновь стали употреблять.

В начале 2012 года у меня нашли ВИЧ — видимо, когда-то мы перепутали шприцы. Мамина знакомая из поликлиники сразу сообщила ей эту новость — и та перестала пускать меня на порог.

У моего мужчины на фоне ВИЧ развился менингит  . Он мог часами сидеть и перебирать стразы на шапке, а я не понимала, что с ним. Однажды у него разболелась голова и начался бред, и я вызвала скорую. Вместе с тем другом усадили его силой: он вырывался и кричал, что не хочет умирать. В больнице он впал в кому и через пять дней умер. Я вновь ощутила жуткое одиночество.

Его друг помог провести похороны. Для утешения предлагал наркотики, но я не хотела наступать на те же грабли. Чтобы бросить, уехала в ребцентр. Когда вышла, узнала, что его посадили на 14 лет за торговлю. Он поговаривал о самоубийстве — как я могла его оставить? Продолжила общаться и поддерживать.

В 2013 году опять вышла замуж в тюрьме. Супруг продолжил торговать и требовал ему помогать: угрожал, подсылал знакомых, обещал избить. В итоге я сдалась.

Когда в очередной раз забирала закладку, меня поймали и обвинили в сбыте группой лиц: мужа заложил кто-то из потребителей. Чтобы получить меньший срок, он дал показания против меня: якобы сам не занимался торговлей и только дал контакты покупателей.

И спрашивала Бога: да как же так, почему я опять ошиблась?

Я ждала суда год. Взяла пост, молилась и читала Писание. Вера позволила справиться с отчаянием и осознать: пришла пора пожинать плоды прошлой жизни.

При вынесении приговора супруг сознался, что торговал, но было поздно. В 2015 году его осудили на шесть лет, а меня — на 13 и дали штраф в 330 000 ₽. Еще 179 000 ₽ взыскали по алиментам — на них подала мама. Строгий приговор я восприняла как справедливое наказание за прежнее зло: непослушание родителям, торговлю наркотиками в молодости и другие грехи.

Еще в СИЗО я осознала: начинать новую жизнь нужно не после освобождения, а прямо сейчас. Решила заниматься саморазвитием. Попросила у мамы журнал о вязании. Пробовала и распускала, пока не научилась читать схему. Делала носки и варежки с надписями «с любовью, мужу».

На приговоре я прочитала в его глазах, что он думает повеситься из-за суммарного срока в 20 лет. Решила помочь ему в последний раз: переписывалась и поддерживала, пока не почувствовала, что он хочет жить. Тогда перестала отвечать.

Как рецидивистка, я попала в колонию № 32 в Перми. Там вновь ждал швейный цех. Обычно заключенные воспринимают работу как каторгу и только и ждут конца смены. С таким подходом я не пережила бы свой срок. Попросила Бога научить, как получать от труда удовольствие.

Меня определили в индивидуальный пошив, где нужно работать над изделием от начала до конца. Этого я не умела и с интересом начала учиться. Через несколько месяцев в колонии открылся вязальный цех, и меня обучили на оператора вязальной машины. Со временем стала таким профессионалом, что мастера оставляли работать одну.

Каждый год в колонии устраивали показ мод: заключенные придумывали и шили наряды, а после проводили дефиле. Девочки предложили поучаствовать, и я связала платье в пол с цветами, шляпкой и перчатками. Каждый сам должен был презентовать образ, но из-за пережитого насилия я боялась быть женственной и привлекать внимание. Сначала ревела и наотрез отказывалась ходить по сцене, но другие научили дефилировать.

В итоге я прекрасно справилась: мама видела дефиле по телевизору и сказала, что я прошла по сцене как актриса. Дали первую в жизни грамоту. С тех пор постоянно шила костюмы на мероприятия и конкурсы, получила много наград. Даже через два месяца в колонии обсуждали мои «шикарные платья».

В свободное время мы с коллегами делали интерьерные игрушки из обрезков. С каждым годом получалось все лучше. Сотрудники записывались в очередь, чтобы заполучить их себе. Так я обнаружила, что работа — двойной кайф: можно получать удовольствие и деньги. Даже представить не могла, что я — творческий человек.

В сентябре 2022 года в городе Кизел в Пермском крае открыли первый в России исправительный центр для женщин. Там более свободный режим: можно пользоваться телефоном и интернетом, носить одежду, которая нравится, краситься и даже ездить в отпуск. Мечтала туда попасть, и в день рождения суд вынес постановление о переводе.

В центрах заключенные работают на производствах и платят государству процент от дохода. Предприятию это тоже выгодно: осужденные не уйдут из-за низких расценок и шьют на выходных без допоплаты, если не выполнили норму.

Меня взяли в экспериментальный цех швейного производства — шить образцы. Кроме процента из дохода вычитали коммуналку и штраф. В месяц на него уходило по 15—17 тысяч рублей, а я получала всего 5—7 тысяч. Каждый раз ревела: было очень обидно. Подавала заявление, чтобы мне сохраняли хотя бы МРОТ, но получила отписки.

Заключенные сами покупали еду и готовили на кухне — центр располагался в бывшем детском саду. Я ела только дешевые сосиски и порошковые сублиматы. Иногда чем-то угощали коллеги. Мы подружились и вместе отмечали праздники.

Еще мне помог фонд «Русская береза»  , о котором узнала еще в колонии от других заключенных. Тогда я получала еще меньше — 300—900 ₽ в месяц. Просить помощи у мамы не позволяла совесть, ведь она заботилась о дочках. Но и обращаться в фонды было стыдно: я ведь не сирота.

В какой-то момент решилась: были очень нужны мыльные принадлежности. Написала в несколько фондов и честно рассказала о ситуации. Ответили только из «Русской березы». Прислали еще чай и сладости. Я разревелась — так это было неожиданно и приятно. Собиравшая посылку женщина написала слова поддержки, и мы еще долго общались.

С тех пор фонд помогал не раз. Неравнодушные присылали принадлежности для шитья и предметы первой необходимости. Когда у меня были проблемы со здоровьем, купили дорогие лекарства, без которых я бы не поправилась. Очень поддерживало, что обо мне готовы были позаботиться посторонние.

5 февраля 2025 года я погасила штраф, а спустя два дня освободилась по УДО за хорошее поведение. В заключении удалось восстановить отношения с семьей, и дочки очень ждали моего возвращения. Благодарна маме, что она прекрасно их воспитала и помогла получить образование.

Первые полтора месяца прожила у Наташи — ей уже 23. Она сама настояла на этом, чтобы я не ссорилась с мамой. Теперь снимаю квартиру. Еще в Кизеле дочь подарила телефон. За полгода до освобождения я начала искать работу. Из-за судимости часто отказывали или предлагали низкую зарплату. Устроиться в ателье помогла знакомая, которая вышла на свободу раньше. На испытательном сроке получаю 40 000 ₽, потом будут платить больше.

Папа подарил швейную машинку. Собираюсь накопить деньги на оверлок  и шить одежду на заказ. Еще в исправительном центре познакомилась по переписке с модельерами и хочу участвовать в показах. Слежу за здоровьем и принимаю терапию  . Через год планирую взять ипотеку.

В Кизеле я узнала, что муж ушел на СВО с ЧВК «Вагнер» и уже на свободе. Было обидно, что он не навещал и даже не уплатил штраф, полученный из-за него. Когда поймала себя на том, что держу зло, позвонила ему, поделилась чувствами и попросила прощение. Он тоже извинился. Увидеться не успели: он умер почти сразу после моего освобождения.

Я наслаждаюсь жизнью без зависимости. Быть трезвой замечательно: четко видишь, где черное и белое, и понимаешь, что хочешь. О своем опыте заключения не жалею: думаю, он пошел мне на пользу.

Но в целом колония — не место для исправления, а школа новых преступлений. Там не помогают вернуться в общество, а только читают лекции для галочки. Если самому не поменять образ мышления и приоритеты, то начать другую жизнь не выйдет. У меня это получилось лишь благодаря вере и людям, протянувшим руку помощи.

Среди заключенных есть те, кто хочет измениться. Для этого нужна поддержка, особенно одиноким. Таким людям не на кого надеяться, а начинать с нуля очень тяжело.