«Бывает, бабушки переходят на другую улицу, крестятся»: как я живу с проте­зом после ампутации ноги

После травмы в батутном центре моя жизнь кардинально изменилась.

У меня была престижная работа и двое детей. Затем неудачное приземление на батут, нехватка врачей в выходной день, гипс, операции, сепсис… в итоге — ампутация и развод. Но сегодня я ношу протез, вожу машину, хожу на каблуках, дерусь на мечах, метаю ножи и побеждаю в соревнованиях по пауэрлифтингу. Для Т⁠—⁠Ж и издания «Такие дела» расскажу, как пережила ампутацию и как травма изменила меня.

В тридцать у меня была устроенная жизнь. Я работала ИТ-специалистом в нефтяной компании в Самаре, вместе с мужем растила двух детей: четырехлетний сын ходил в детский сад, а семилетняя дочь в том 2018 году поступала в школу.

Свой 31-й день рождения я решила отметить в батутном центре. После очередного прыжка неудачно упала. В левой ноге появилась резкая боль, мне вызвали скорую. Был вечер пятницы, июнь. Все думали, что это просто вывих, закатали ногу в гипс и оставили на выходные. Ни я, ни родные не понимали масштаба бедствия. Коллегам я сказала: отлежусь два дня — и вернусь.

В понедельник меня отправили на УЗИ. Потом врачи начали заходить ко мне один за другим — они переглядывались, что-то обсуждали. И вдруг я слышу: «Она сейчас умрет, срочно везите в другую больницу».

Вывих у меня действительно был. А еще — острый тромбоз артерии под коленом  и посттравматический неврит  .

В новой больнице мне провели операцию по пересадке сосудов, но лучше не становилось. При этом я постоянно была на телефоне по рабочим вопросам. Так прошел день, два, неделя. Очень хотелось домой, но до этого было еще далеко. Меня вернули в хирургическое отделение первой больницы, одна за другой пошли операции. Несколько раз развивался сепсис, мне переливали кровь, вводили антибиотики.

Врачи боролись за ногу до последнего. Каждый день меня отвозили в операционную, удаляли омертвевшие ткани. Однажды мне сказали: нужно ампутировать ногу. Я уже с трудом открывала глаза и просто кивнула.

После операции было страшно откинуть одеяло. Я надеялась, что мне оставят колено, но у меня был некроз  , и врачам пришлось убрать большую часть ноги. Следующие недели помню плохо.

Бабушка и дедушка при встрече не могли сдержать слез. Родители старались подбодрить: показывали видео, где люди ходят и бегают на протезах. Я смотрела и думала: это не про меня.

Я волновалась, как отреагируют на ампутацию дети, не отстранятся ли от испуга. Но оказалось, что им неважно, сколько у меня ног. Они просто были рады меня видеть.

Мне пришлось учиться ходьбе с нуля и было панически страшно. Врач говорил, что я должна передвигаться сама — не на инвалидной коляске, а на костылях, поскольку нужна активность. Я еле ступала, дрожала, но все же выходила в коридор. В сентябре меня выписали.

Через несколько месяцев после ампутации муж решил со мной развестись спустя 12 лет брака. До травмы я многое организовывала и решала сама, а теперь даже ходила с трудом и нуждалась в помощи. Наша жизнь действительно сильно изменилась.

Бывший муж не уклонялся от алиментов, но отстранился от детей. Сначала я говорила, что отец любит их, просто не может приехать. А потом поняла, что мне не нужно искать оправдания: он такой же родитель, как я. Сейчас не вмешиваюсь в их общение: его немного, но влиять на это я не могу.

Дети приняли все как данность, но им было тяжело. От стресса сын начал сильно заикаться. Он прошел курс лечения, и спустя несколько месяцев проблема почти ушла.

Я была на больничном  , но этих денег не хватало на содержание семьи. Спустя три месяца после ампутации мне пришлось выйти на работу. Культя еще не зажила, но я научилась самостоятельно делать перевязки и передвигаться на ходунках.

В офисе меня спросили: «Катюш, ты пришла писать заявление на увольнение?» Удивительно, но многие до сих пор уверены: если у человека поражение опорно-двигательного аппарата, он не может работать.

Я продолжала ходить в офис и в декабре получила первый протез от государства  — он назывался «лечебно-тренировочным». Протез крепился к талии кожаными ремнями, а культя вставлялась в гильзу — специальную чашу, повторяющую форму бедра. Все управлялось движением тела: я толкала бедро, и протез подхватывал шаг. Но передвигаться было больно.

На приеме у специалиста протезной организации я спросила, нельзя ли что-то изменить. В ответ услышала: «Ну ты же инвалид». Мне дали понять, что по-другому просто не бывает: все люди с ампутациями проходят через такие сложности.

Еще на протезе была косметическая поролоновая оболочка с чулком. Если не приглядываться, она напоминала настоящую ногу в капроновых колготках. Вот только на дворе была зима: поролон впитал грязь и влагу, и я быстро поняла, что не смогу так ходить. Сняла маскировку, выбросила — и больше не скрывала протез. Поняла, что себя не обманешь.

Теперь моя нога — вот такая. И мне важно показать другим, что есть люди, как я.

На первом протезе я часто падала. Долго носить его было невыносимо: я приезжала на работу, отстегивала «ногу» и ставила рядом. Несмотря на физическую боль, старалась ходить с протезом каждый день: без этого не привыкнешь, да и отступать было некуда.

Руководитель не очень понимал, каково мне, и иногда давал странные поручения: например, отнести документы на третий этаж. Но некоторые коллеги невероятно помогали. Девочки переобували меня в сменную обувь — сама я не могла наклониться. В обеденный перерыв бегали в магазин за продуктами, которые я просила купить: тогда еще не было развитой доставки.

Помню, как в конце 2018 года ходила по дому на ходунках и все время смотрела в окно. Вот прошла осень, вот выпал снег, а я до сих пор не бывала на улице — на работу и домой возил папа или родственники.

Вдруг я осознала, что мечтаю погулять. Но для этого требовалась поддержка двух взрослых, а родители то работали, то сидели с моими детьми. Тогда я решилась попросить помощи в соцсетях, и люди отозвались. Приехали друзья, двоюродные дяди и тети, ребята, с которыми я училась в институте и не виделась после выпуска.

Один приятель дал мне номер своего коллеги с ампутацией. Тот позвонил сам и рассказал о самарском отделении сообщества людей с ампутированными конечностями «Опора». Позвал на трофи — поездку по пересеченной местности на внедорожниках. Я подумала: «Почему бы и нет?»

Этот день все изменил. На трофи были и другие люди с протезами: один — с парной ампутацией — чуть ли не бегал по лесу, как те люди из видео, которые мне показывали в больнице. Мы должны были дойти до водопада, а я еле плелась со своим неудобным протезом и костылями в каждой руке. Ко мне подошли двое мужчин, спросили: «Что ты так плохо ходишь?» Я гордо ответила: «Хожу как могу». Они предложили бесплатно переделать гильзу — самую важную часть, куда вставляется культя.

Оказалось, это были директор и заведующий производством протезного предприятия «Опора»  . Сначала они сделали мне удобную гильзу, а потом поменяли и другие детали.

Протез — это конструктор: у моего сверху гильза, к ней прикручивается коленный модуль, затем трубка и стопа. Вместе с протезистом можно примерять и сравнивать разные запчасти. Тогда я попробовала электронный коленный модуль с микропроцессором — он «думает» за тебя, считывает рельеф, поддерживает и помогает преодолевать неровности. С ним я почти не падала.

После я начала добиваться, чтобы в мою программу реабилитации включили электронный протез. Обычно государство выдает механический — на два года. А уже потом можно переоформить программу реабилитации и получить более современный протез с микропроцессором.

От меня требовалось доказать, что я физически активная и действительно нуждаюсь в таком устройстве. Я прошла всевозможные обследования  , бегала на дорожке, ходила с холтерами  , которые проверяли работу сердца. Со второй попытки мне удалось изменить программу реабилитации.

Мой первый электронный протез стоил около 2 млн рублей. Я купила его сама, а потом подала документы на компенсацию. Всю сумму вернули.

Сейчас у меня протез за 6,5 млн рублей — и он полностью оплачен государством. Коленный модуль немецкий, один из самых современных. Если прыгнуть, он фиксируется в определенном положении и удерживает меня. Еще в нем есть разные режимы, например, «сноуборд» и «велосипед». Модуль подключается к компьютеру — можно посмотреть, сколько шагов я делаю и с какой скоростью хожу.

После встречи с ребятами из сообщества «Опора» я стала смелее. Весной 2019 года сделала то, о чем еще полгода назад не могла и мечтать, — села за руль. Я получила права в 18 лет, но не водила.

В 2019 году друг из сообщества «Опора» привел меня на мечевой бой. Этот спорт выглядел забавно: люди в шлемах, латах, наколенниках и налокотниках колотили друг друга палками из поролона, которые имитировали мечи.

На первой же тренировке я почувствовала азарт. Мне так хотелось добежать до соперника и ударить его «мечом», что ноги сами меня понесли. Раньше я постоянно боялась упасть, а теперь поняла, что нужно отключить голову и просто двигаться.

Друг организовал лигу по современному мечевому бою для людей с ампутациями, назвал ее «О» — от слова «опора». В 2023 я стала чемпионкой России в этом спорте, а спустя год взяла серебряную медаль.

Сейчас наша лига сотрудничает с фондом «Все Все Вместе»  — он помогает людям с травмами и заболеваниями опорно-двигательного аппарата. НКО продвигает мечевой бой как способ реабилитации. Вместе мы разрабатываем методику для обучения тренеров по всей стране.

Еще я стала прототипом для героини интерактивного детектива, который выпустил фонд. Лара расследует преступления, бегает, прыгает, сражается на мечах, и протез ноги ей абсолютно не мешает.

После знакомства с мечевым боем я решила попробовать кроссфит  . Найти подходящее место было непросто: мне прямо говорили, что я распугаю клиентов. В одном зале меня все же приняли — и даже похвалили за то, что не замыкаюсь в себе. Тренер помог адаптировать упражнения под мои возможности. Но с началом пандемии занятия пришлось прервать, и пока я к ним не вернулась.

Позже, в 2021 году, друг пригласил меня на тренировку по спортивному метанию ножа. На ней я познакомилась с президентом самарской федерации этого спорта, многократным чемпионом России и мира Андреем Яковлевым. Он так горел своим делом, что заразил этим и меня.

Я метала ножи в цель, а потом шла их собирать. За одну тренировку у меня были десятки таких подходов. Мне всегда хотелось вернуться назад поскорее, чтобы снова бросить ножи и на этот раз не промахнуться. В эти моменты я забывала о протезе.

На тренировках по метанию ножа я встретила ребят с инвалидностью из команды по пауэрлифтингу  «Крепкое звено». В юности я занималась силовым спортом и захотела снова попробовать себя в этом. Ребята взяли меня в команду — пока среди них я единственная женщина. В 2024 я победила на чемпионате Евразии по пауэрлифтингу в жиме лежа, а спустя год взяла золотую медаль на региональных соревнованиях.

Еще в моей жизни появился футбол. Раньше я даже не знала, сколько человек в команде, но в 2023 году попала на обучение для людей с инвалидностью и обнаружила, что этот спорт гораздо интереснее, чем я думала.

На курсе от Российского футбольного союза мне предложили собрать инклюзивную команду. Я загорелась идеей, обратилась к ребятам с ампутациями конечностей из самарского сообщества «Опора», некоторые откликнулись. За два года наша команда съездила на соревнования в Сочи, Нижний Тагил, Новокузнецк. Невероятно давать людям такие возможности.

Сейчас я возглавляю комитет по работе с людьми с инвалидностью в Самарской городской федерации футбола, а еще курирую женскую команду для незрячих. Девочки уже были на турнирах в Казани, Лаишево, Москве. Меня завораживает их игра: футболистки бегают в светонепроницаемых очках, чтобы уравнять шансы — у всех разный уровень остаточного зрения.

Я очарована людьми, которые выходят на поле, демонстрируют свою силу и выносливость, несмотря на инвалидность.

Когда я забирала дочку из начальной школы, вокруг тут же собирались дети: «Можно посмотреть на протез? А потрогать?» Я всегда разрешала — говорила, что я робот. Могла нажать кнопку и поднять ногу под углом в 90 градусов. Дети были в восторге.

Взрослые реагируют иначе. Бывает, бабушки переходят на другую сторону улицы, крестятся, отворачиваются. Меня это уже не задевает. Я понимаю, что чаще всего они просто боятся сделать что-то не так: немногие знают, как взаимодействовать с людьми с инвалидностью.

Я решила это изменить. В 2021 году выучилась на ведущую семинаров и тренингов в самарской организации поддержки социальных инициатив «Ресурсный клуб». Разработала тренинг для тех, кто хочет лучше понять людей с инвалидностью. С тех пор говорю и показываю, каково это — жить без ноги, с нарушениями зрения и слуха.

Ко мне на тренинг приходят и школьники, и чиновники. Я показываю им белую трость с резиновым наконечником, которая передает вибрацию от земли в руку и помогает людям с нарушением зрения ориентироваться в мире. Объясняю, что такое шрифт Брайля  , даю тифлотаблички  .

Еще предлагаю выполнить упражнения — например, закрыть глаза и дойти до уборной. Одним сесть в инвалидную коляску, а другим — везти ее. Взрослые боятся таких упражнений больше, чем дети, хотя это просто стул с колесиками. Потом мы обсуждаем, как этично сопровождать человека на коляске. Суть тренинга — не просто поделиться теорией, а дать участникам возможность опробовать новые навыки.

Я провела больше 25 занятий по всей Самарской области. Когда собирала обратную связь, часто слышала, что раньше люди не знали, как предложить помощь человеку с инвалидностью, боялись обидеть его или столкнуться с агрессией. Но тренинг помог им преодолеть свои страхи: теперь они готовы к встрече с теми, кто от них отличается.

Моя жизнь колоссально изменилась. После ампутации я не представляла, что будет дальше, но, как ни странно, сейчас я живу насыщеннее, чем до травмы.

Я люблю путешествовать. В 2025 году снялась в программе «Неограниченные возможности» для НТВ и исполнила давнюю мечту — поехала в Архыз. Мы с ведущим летали на вертолете над горами, я впервые села на лошадь, поучилась джигитовке  . Еще метала ножи под руководством местного мастера и попробовала сноуборд.

Меня поддерживают родные: родители, дети и второй супруг Саша. Мы нашли друг друга в приложении для знакомств, когда я еще носила неудобный протез и передвигалась на костылях. Первое, что сделал этот человек, — пригласил меня танцевать. Правда, до танцев дело так и не дошло: на первом свидании мы были слишком увлечены разговором.

Тогда мы жили в разных городах. Саша стал часто ездить ко мне, а потом и я к нему. В 2019 году мы поженились, он перебрался в Самару. В 2020 у нас родилась дочка.

Мой муж — физик, учится в аспирантуре, преподает в том же вузе и безумно любит свою профессию. Его пример вдохновил меня уйти из нефтяной отрасли и устроиться на протезное предприятие «Опора». Сейчас я заместитель директора.

Эта работа не только приносит доход, но и дает ощущение, что я делаю хорошее дело. Кому-то помогаю подобрать протез и объясняю, что на нем не должно быть больно. Кого-то зову в спорт — показываю, какие есть направления.

Еще я возглавляю самарское отделение сообщества людей с ампутациями «Опора», в нем уже больше 70 человек. Каждый из нас раньше чувствовал, что он наедине со своей бедой, а потом встречал других таких же людей. Мы занимаемся спортом, воспитываем детей, ходим в театры — за последние три года я была на спектаклях чаще, чем за всю предыдущую жизнь.

Очень важно, чтобы рядом были те, кто готов вести за собой. Меня часто спрашивают, пойду ли я на тренировку. Я знаю: если скажу «да», человек присоединится. Мы — и пример, и поддержка друг для друга.