«Живу почти как дикое животное»: я пережил плен и пытаюсь получить убежище в России

У себя на родине я развивал приют и занимался предпринимательством, а в России — работаю на стройке и прячусь от полиции.

Я покинул Демократическую Республику Конго, ДРК, не по своей воле: этому предшествовали плен, заключение и пытки. Теперь пытаюсь получить статус беженца, мечтаю развивать сотрудничество между двумя странами и написать книгу. Расскажу, как оказался в России, с какими трудностями сталкиваюсь и на что надеюсь.

Я родился в ДРК в 1982 году в Мбужи-Майи — небольшом городе с населением в 1,5 млн человек. Я третий ребенок в семье, у меня два брата и две сестры. Мое детство было отличным, хотя мы и жили небогато.

Папа работал журналистом. В одной из командировок он познакомился с беспризорными детьми и решил основать приют. Он существует до сих пор, и через него прошли больше 2000 воспитанников.

После школы я получил среднее специальное образование как электрик. Затем помогал папе в приюте и путешествовал — бывал в Анголе, Южной Африке. В 2011 году поступил в университет в столице ДРК — Киншасе. Изучал информатику, программирование и аналитику. В вузе познакомился с будущей женой, брак заключили в 2015. После у нас родились четверо детей. В день, когда на свет появился младший из них, супруга погибла.

В 2012 году умер отец, а в 2014 — мама. Я стал отвечать за приют. Мне пришлось разбираться в том, как все работает, и привлекать благотворителей для его содержания. Деньги на подобные проекты можно было получить только от ЮНИСЕФ  , министерства социальной политики и нескольких частных фондов. Также отец организовал при приюте школу. В ней могли учиться все желающие, но только сироты — бесплатно. Деньги шли на заботу о подопечных.

В 2018 году я по работе полетел в Маниему — провинцию на востоке ДРК. Из-за плохого состояния дорог этот регион отрезан от остальной страны, и снабжение идет только по воздуху. Мне захотелось что-то сделать для местных детей и других жителей. Я решил открыть там молочное производство. Один мой знакомый из Киншасы вызвался помочь — мы вместе подобрали место в городе Касонго и закупили все необходимое.

В октябре 2019 года я вновь поехал в Маниему налаживать производство. Все шло хорошо, но в ноябре в Касонго пришли май-май  и меня похитили.

В плену было много парней и девушек, которых май-май насильно брали в жены. Мы были рабами и обеспечивали их быт: носили воду, личные вещи и оборудование. Вместе с ними мы прятались в лесах от регулярной армии ДРК и постоянно перемещались.

Однажды утром в мае 2020 года мы услышали выстрелы: группировку успешно атаковали военные. Но они приняли меня и остальных пленников за повстанцев. Солдаты были уверены, что мы, молодые парни, могли бы сбежать. Но мы видели, как май-май убивали других при попытке спастись. Я объяснял, что у меня четверо детей и я не мог рисковать своей жизнью, но армейцев это не убедило.

Нас доставили в Киншасу, в офис государственной разведки. Там началась моя личная Голгофа  . Меня и других задержанных пытали на допросах: стегали шпагатом, поливая водой, заставляли спать на голой земле. Ударом приклада мне повредили глаз — с тех пор он не видит. Я пытался доказать, что не мятежник: у меня уважаемая семья, люблю свою страну. Давал свой адрес, рассказывал о детях. Но мне не верили.

От издевательств я заболел, и меня направили в больницу. Мне очень повезло, что я попал не в военный, а в гражданский госпиталь. Там меня стерег один полицейский. Я обещал ему денег и уговорил дать телефон, чтобы позвонить родным.

Я связался с двоюродным братом. Сначала он даже не поверил, что это я, а после попросил дать трубку полицейскому. Кузен предложил ему столько денег, сколько он захочет, чтобы тот дал мне сбежать.

Два дня мой сторож упирался, но после согласился назвать цену. Я предложил ему связаться с моими родными и обо всем договориться. Уже позже я узнал, что полицейский запросил 5000 $⁣ (416 512 ₽)  и дом на окраине в Киншасу. Он потребовал, чтобы деньги заранее отдали его жене. Моя семья на все согласилась.

Родные спланировали план побега. В больничной палате я был прикован наручниками. Полицейский освободил меня, одел в медицинский халат и вывел на улицу. Там нас ждало такси, которое моргнуло фарами три раза. Я сел в машину, поблагодарил своего сторожа и уехал. Так и оказался на свободе.

Меня отвезли в Бандунду — город в 400 километрах от столицы. Там я вместе с кузеном укрывался несколько месяцев. Мои родные искали способы, как я могу уехать из страны, и узнали о возможности получения российской туристической визы.

Читал, что страна стремительно развивается. Поэтому решил ехать туда: был уверен в безопасности.

Я подготовил документы для визы и записался в консульство в Киншасе. На собеседовании меня спрашивали, что я знаю о России и почему туда собираюсь. Мне нужно было убедить их в туристических намерениях. Пообещал первым делом посетить Кремль, поехать в Петербург, назвал еще какие-то еще достопримечательности.

За визу я заплатил 80 $⁣ (6700 ₽). Зато билеты оказались дорогими — около 1200 $⁣ (100 503 ₽). Также мне пришлось дать взятку в 300 $⁣ (25 125 ₽), чтобы покинуть страну. Я не проходил миграционный контроль: меня нарядили в одежду сотрудника авиакомпании и довезли на микроавтобусе к самолету прямо перед посадкой. Со всеми расходами помогли родные.

В семь утра осенью 2022 года я прилетел в Москву. Сразу по прибытии пограничники отвели меня в сторону и начали задавать вопросы: какая у меня виза, с какой целью приехал, есть ли деньги и бронь отеля. Меня проверяли и допрашивали семь часов: общались на французском при помощи переводчика на телефоне.

Я очень переживал и боялся, что меня отправят обратно домой. Конечно, не говорил, что в розыске: старался правильно отвечать на их вопросы и напирал на то, что получил визу официально в консульстве России. К счастью, это сработало. Из аэропорта я вышел только в три часа дня. Сел в такси и доехал в отель, где забронировал номер.

У меня была виза на месяц, поэтому я планировал сразу же подать заявку на статус беженца. В интернете нашел комитет по делам беженцев ООН и обратился за помощью. Меня направили в комитет «Гражданское содействие»*  . Там я рассказал свою историю, и мне помогли составить заявку на убежище. С ней я вернулся в комитет при ООН, где меня зарегистрировали как беженца.

Со всеми документами я обратился в миграционную службу России за политическим убежищем, но спустя три месяца получил отказ. В комитетах мне объяснили, что отклоняют почти все заявки  . Уже трижды я подавал апелляции — сейчас жду решения суда по последней.

Суды отнимают у меня много сил, но я буду бороться до конца. На все воля божья, поэтому я не теряю надежды и не сдаюсь. Знакомые советовали заключить брак с россиянкой, чтобы легализоваться, — по их словам, это единственная надежда. Но я считаю неправильным играть с чужими чувствами ради выгоды.

В отеле я прожил всего неделю. При первом визите в Комитет по делам беженцев ООН познакомился с парнем, который предложил заселиться в его квартиру. Теперь живу в двушке в Москве с еще тремя африканцами — по два человека в комнате. Документы есть только у одного: он учится в московском вузе и говорит хозяину, что все мы — тоже студенты. Платим за аренду 50 000 ₽ в месяц — по 12 500 ₽ с человека.

Соседи по квартире помогли мне устроиться на стройку. Первое время носил мешки с порошковым цементом весом до 50 килограммов, строительные блоки и другие тяжести. Работал по 14 часов в день за 2500 ₽. Было очень тяжело: на родине я, выпускник вуза, никогда не занимался физическим трудом. Но нужно было как-то зарабатывать на еду.

Я попросил знакомых по стройке помочь мне перейти на менее изнурительную должность. Коллега из Афганистана научил меня шлифовке, а после я освоил и другие строительные навыки. Теперь получаю по 3000 ₽ в день.

Я работаю на разных стройках. Компании часто пользуются положением таких работников, как я. Бывало, задерживали зарплату на недели и в лицо говорили, что обратиться в полицию я все равно не смогу.

Я работаю нерегулярно — в среднем около десяти дней в месяц. Делаю так из осторожности: боюсь столкновений с полицией. Конечно, я не могу с точностью предсказать, встречу сотрудников в этот день или нет. Полагаюсь на интуицию, и пока везет. Например, однажды я выходил из дома и что-то забыл. Когда вернулся в квартиру, мне позвонил товарищ и сказал не приезжать: на работе была облава.

Полицейские периодически проверяют стройки, чтобы обнаружить нелегальных работников. В такие моменты все разбегаются и прячутся в укромных местах. Если поймают, потребуют взятку или выпишут уведомление о необходимости покинуть страну. Если этого не сделать, отправят в тюрьму.

Однажды я тоже попал на облаву. В тот день работал на пятом этаже строящегося здания и увидел полицейские машины. Я закричал, чтобы предупредить всех, спустился до третьего этажа, спрыгнул вниз и поранился о железную балку — на руке до сих пор остался шрам. Зато мне удалось сбежать.

Также меня иногда останавливают на улице для проверки документов. Например, в один из последних месяцев такое случилось дважды. В четырех случаях из пяти приходится давать взятки — сумма зависит от настроения полицейского. В среднем просят 5000—8000 ₽, а однажды потребовали 30 000 ₽.

Приходится торговаться. Через переводчик объясняю, что я беженец и у меня нет таких денег, рассказываю о своей жизни в ДРК. Это отнимает много времени. Полицейские часто ведут себя бессердечно и угрожают, пока не сойдемся на какой-то сумме. Но иногда меня отпускают просто так.

Однажды меня задержали в метро и доставили в отдел. Ко мне приехал адвокат из «Гражданского содействия»*. Он объяснял полицейским, что на тот момент мое дело о получении статуса беженца находилось на рассмотрении в суде. Но я все равно провел ночь в СИЗО.

Мне предписали покинуть Россию в течение 15 дней. Адвокат оспорил это решение в суде: раз по моему заявлению шло рассмотрение, я должен был оставаться в РФ. Поэтому мне просто пришлось заплатить штраф в 5000 ₽  .

Я привык жить в стрессе. Пугаюсь каждой патрульной машины и никогда не хожу, уткнувшись в телефон: постоянно смотрю по сторонам, чтобы вовремя заметить полицейских.

Я почти не покидаю дом: не бываю в кафе, парках и других местах скопления людей. Иногда не выхожу на улицу по нескольку дней. Кроме работы максимум закупаюсь в магазине продуктами. Сейчас мы с адвокатом ждем решения суда, но я боюсь за ним ехать. Кроме того, приходится избегать знакомств с новыми людьми: в моей ситуации нельзя доверять каждому встречному.

Из-за вечного страха ареста и депортации у меня начались проблемы со здоровьем: скачки давления и головные боли. Врач в «Гражданском содействии»* осмотрел меня и прописал лекарства. Стало легче, но периодически симптомы возвращаются.

Уже два года я живу почти как дикое животное: не могу платить налоги, получить медицинскую страховку, найти нормальную работу. Будет правильнее сказать, что я выживаю. Моей зарплаты не хватает на нормальную жизнь. Иногда помогают родственники, но у них не всегда есть возможность.

Я стараюсь не забывать: это все временно. Бывает, мне нечего есть сегодня — тогда я говорю себе, что смогу купить еду завтра. Стараюсь довольствоваться тем, что есть, и рассчитывать на будущее, хотя в моем положении и невозможно ничего планировать.

В свободное время занимаюсь самообразованием: читаю книги и изучаю электронные курсы по коммерции. Когда получу документы, хотел бы открыть свою компанию и развивать торговое сотрудничество между Россией и ДРК.

Например, у нас в стране популярны автомобили «Лада» — они выносливые. Когда я был маленьким, у нашей семьи был такой. Я был бы рад сотрудничать с концерном и организовать поставки машин в мою страну. Это решило бы многие трудности ДРК с передвижением и логистикой.

Да, пока у меня проблемы с законом в Конго — но это не будет длиться вечно. На родине у меня остались хорошие друзья и знакомые, которые помогут развить бизнес и наладить партнерские отношения между двумя государствами.

Если я открою компанию и налажу торговое сотрудничество, это пойдет на пользу обеим странам. А еще я создам новые рабочие места — смогу взять в штат хотя бы 30—40 человек.

Россия — хорошая страна, и я верю, что жизнь здесь будет становиться лучше с каждым днем. Я столкнулся здесь с мрачной стороной и попадал в плохие ситуации, но, если не пускать негатив в голову, он никогда не победит.

Бывает, я встречаюсь с проявлениями расизма, в основном — от пожилых людей. Например, когда сажусь в метро, некоторые закрывают лицо, будто от меня пахнет, отворачиваются или встают и уходят. Но я понимаю: Россия раньше не была открыта для темнокожих иммигрантов, поэтому старшее поколение к ним не привыкло. Они просто не знают, что мы — такие же люди с такими же правами.

Такие ситуации меня не злят, а дарят силы и вдохновение. Чтобы подняться в гору, нужно пройти через скалы. Иногда путь может быть тяжелым, но только так можно добраться до пика.

Я мечтаю внести свой вклад в прекрасное будущее для своей страны, в котором войны и насилие прекратятся. Надеюсь, у меня будет возможность. А еще хочу написать книгу о пережитом, чтобы она вдохновляла других.

С детьми я созваниваюсь, у старшей дочери есть телефон. Из-за того, что мы разделены, часть меня будто бы умерла. Верю: однажды это закончится и я вновь буду рядом с ними. Выполнить родительский долг — моя главная забота.