«Оставляешь семью и мчишь в лес за незнакомым дедом»: как я ищу пропавших людей

Героиня этого материала не задумывалась о волонтерстве, пока не наткнулась в соцсетях на пост о людях, потерявшихся в лесу.

Она тут же вызвалась помочь как водитель, довезла группу спасателей-волонтеров и поняла, что хочет отправиться на поиски сама. И ее затянуло — теперь она спасатель добровольческого отряда «Экстремум»  . Читательница рассказала, как ищет людей, сколько времени выделяет на волонтерство и с какими опасностями сталкивается в лесу.

Если верить Абрахаму Маслоу, желание помогать другим возникает, когда в жизни все хорошо. У меня так и было: любящая семья, стабильная работа, достаток и уверенность в завтрашнем дне.

Вырвал меня из комфортного существования пост в соцсетях о том, что прямо сейчас в лесах погибают потерявшиеся люди. Есть спасатели-волонтеры, готовые их искать, но им банально не на чем доехать. Так летом 2019 года я узнала об отряде «Экстремум».

Сразу заполнила анкету и написала на форуме проекта: «Водитель. Могу сегодня, без ограничений времени». Через 40 минут — в 22:30 — уже была на первом выезде. Везла группу добровольцев на поиск мужчины 70 лет неподалеку от деревни Красницы в Ленобласти.

Со мной ехала спасательница, у которой на счету было больше 200 поисков. Вопросов я задавала миллион: как ищут потерявшегося? что чувствуешь, когда находишь? как это — не найти и уехать домой? не страшно ли в лесу? а медведи и маньяки?

Она и ее напарник рассказали о работе: есть руководитель поиска, и он обозначает маршрут, который должна пройти лесная группа. От ребят я узнала, что волонтеры ходят в лес только по двое, причем в каждой паре обязательно есть опытный спасатель. Каждые 250 метров вы останавливаетесь и дважды зовете потерявшегося по имени. Это называют работой на отклик.

К лесу я подъезжала преисполненная белой завистью к такой активной и благородной жизни. Поэтому на предложение спасателей пойти с ними на поиск согласилась не раздумывая.

По правилам безопасности это было запрещено: сначала нужно пройти очно четырехчасовой вводный курс для спасателей. Но ехали мы долго, и все важное мне рассказали — поэтому сделали исключение. Я получила фонарик и полностью доверилась старшей спасательнице.

В поиске участвовало две группы. Первая отработала без результата. Мы тоже шли около 10 км, звали человека, но отклика не услышали. Руководитель поиска отправил заявку на помощь кинологов. Мы провели бессонную ночь, а наутро выяснилось, что дедушка вернулся домой на такси. Я выдохнула и в тот же день почувствовала, что меня снова тянет на поиск. С тех пор я спасатель-волонтер «Экстремума».

Пик поискового сезона приходится на август и сентябрь, когда в лес идут грибники. В этот период из Ленобласти поступают десятки просьб о помощи в день. Рекорд — 68 сообщений о пропаже за одни сутки. Большинство потерявшихся смогут найти дорогу сами, будут найдены родственниками или выведены по телефону — спасатели подскажут, что делать, и помогут успокоиться. Остальных отправятся искать сотрудники МЧС и мы — добровольцы.

Наш отряд не противопоставляет себя государственным службам, работаем скоординированно. Летом и осенью теряются тысячи людей. У МЧС нет возможности увеличить штат на несколько месяцев, поэтому нужны обученные волонтеры. Это обычная практика и за рубежом.

В паре с опытным старшим спасателем может быть волонтер с минимальной подготовкой — прослушавший курс и прошедший стажировку. Список необходимого для него короткий: удобная одежда и обувь, вода, перекус, фонарик с батарейками, спички. Это все покупают сами.

Старший контролирует группу и отвечает за первую помощь найденному человеку. Поэтому в его рюкзаке лежит удостоверение спасателя, аптечка, теплоиды  , навигатор, рация, батарейки, компас, нож, смартфон, спасодеяла  , теплая одежда и еда для найденного. Многие покупают дополнительное снаряжение: фальшфейеры  , пилы, маячки, веревки.

Если руководитель поиска считает нужным, группа может использовать сирену, пневмогудок, мегафон. Когда нет дорогостоящего снаряжения, например навигатора, можно пользоваться отрядными. Но со временем все обрастают своим. И, конечно, нужен хотя бы один автомобиль на группу.

В каждом поиске участвует разное количество волонтеров. Если удалось достаточно точно локализовать потерявшегося, например у опоры ЛЭП с конкретным номером, достаточно двух спасателей. Бывают и сложные многодневные поиски, особенно когда потерявшийся не на связи и перемещается по лесу, — тогда нужны десятки групп.

Я выезжаю в лес по выходным несколько раз в год — хотелось бы чаще, но работа и семья требуют времени. В основном я координирую поиски удаленно: принимаю заявки, формирую группы добровольцев, слежу за тем, в какое время они выехали и зашли в лес. Во время поиска взаимодействую с ЦУКС — центром управления в кризисных ситуациях МЧС России, — другими отрядами и службами. После контролирую, чтобы найденные люди и волонтеры благополучно вышли из леса и добрались до дома. Одна смена длится двое суток.

Когда готова выехать в лес, пишу об этом в разделе «Ресурсы» на форуме отряда — он открытый, и любой человек может следить за сообщениями с места поисков. Координатор формирует группы в первую очередь из тех, кто записался там. Если спасателей не хватает, он пишет запрос в телеграм-канале отряда. Это короткое сообщение о том, кто и где потерялся и какие нужны спасатели. Волонтеры, готовые приехать, отвечают на сообщение.

Основная задача в лесу — работа на отклик, но есть нюансы. Например, потерявшийся может быть слабослышащим, тогда мы пользуемся переносными гудками или мегафонами. Если не слышит полностью, ищем только глазами. Иногда руководитель дает задание найти переправу через реку или следы от шин велосипеда, если человек отправился в лес на нем.

На открытых пространствах — полях, болотах, вырубках — проще отыскать человека с помощью беспилотника. Также в отряде есть кинологи. Руководитель поиска привлекает их, когда человек предположительно не может передвигаться по лесу и откликнуться — например, если теряются пожилые люди и проходит несколько дней с момента пропажи.

В среднем маршрут поисковой группы — 10—12 километров. Проходим их за 5—8 часов в зависимости от того, какой лес. Кажется, что это медленно? Просто в светлых лесах с тропинками люди теряются очень редко. Наш удел — болота, буреломы и заболоченные буреломы. К тому же часто приходится искать ночью, и темнота тоже снижает темп. На каждый выезд я беру фонарик, запасные батарейки и защитные очки, потому что ветки по лицу прилетают часто.

Помню, мне трудно дался один из первых выездов — мы искали дедушку 84 лет в Трубниковом Бору. Наш маршрут растянулся на 18 километров, всю ночь шел дождь, а на местности основательно поработали бобры — было много запруд, и пару раз приходилось форсировать речки и канавы по бобриным хаткам.

Мой напарник оказался мастером спорта по спортивному ориентированию, и мне стоило огромных усилий держать его темп. К тому же я была водителем и два с половиной часа провела за рулем, пока добирались до леса. После мучительной дороги и долгого ночного поиска я вернулась домой, рухнула спать и думала, что уже никогда не встану с кровати. Человека мы нашли.

Были у меня поиски, где найти потерявшегося удавалось буквально чудом. Помню, поступила заявка на поиск неслышащего мужчины. Когда мы примчались на место, до наступления темноты оставался буквально час. И мы успели! Уже в сумерках заметили его и смогли вывести.

Большинство наших волонтеров — люди среднего возраста с высшим образованием. У многих есть семьи. В отряде работают представители самых разных профессий — от воспитателей в детсаду до чиновников. Но больше всего в команде технических специалистов: инженеров и программистов.

Чтобы стать добровольцем, нужно пройти вводный курс и стажировку — выйти в лес «третьим номером» вместе с двумя опытными спасателями. Задача у третьего простая — пройти маршрут. Это как раз то, что делала я в первый раз. Затем старший в поисковой группе оценивает, выдерживает ли новичок нагрузку, понял ли методику поиска, соблюдает ли технику безопасности. Если все в порядке, волонтер может участвовать в следующем поиске уже в статусе не стажера, а «второго».

Дорасти до старшего спасателя труднее: нужно пройти дополнительное обучение. Там волонтер учится пользоваться радиосвязью, разбираться в навигации, оказывать первую помощь. Затем — обязательная практика. Стажер выходит в лес в паре с опытным волонтером, но тот временно берет на себя роль «второго» и контролирует процесс.

Я тоже проходила такую стажировку, но старшим спасателем смогла стать не сразу. Получалось так, что я быстро находила пропавших и у экзаменаторов было недостаточно «материала» для оценки моих навыков. Мне удалось пройти экзамен лишь с пятой попытки. Теперь я старшая на поисках.

Сегодня в «Экстремуме» 270 спасателей по разным направлениям и 279 добровольных помощников — тех, кто еще не вступил в отряд, но может работать в паре со спасателями, подвозить людей.

С 2019 года я выезжала на поиски 23 раза. Часто наша группа находила потерявшихся, иногда люди сами выходили из леса. Бывало и так, что человека не удавалось найти вовсе — ни живым, ни мертвым.

Чаще всего в лесу пропадают люди, которые думают, что потеряться в нем невозможно. Он «в этот лес 20 лет ходил», хотел «буквально на полчасика — по опушке пройтись». Молодежь часто берет с собой телефоны и предупреждает родных, куда и зачем идет. Старшее же поколение предпочитает уходить в лес тайком, без связи. Они практически не готовы к опасности, а за КАД вообще-то тайга. Поиски в этих случаях нередко начинаются не сразу и затягиваются.

Пропавший в лесу человек чаще всего пребывает в состоянии сильнейшего стресса. Ему страшно, он сильно замерз, хочет есть и пить, наверняка натер ноги. Возможно, у него обострились хронические болячки, потому что он пропустил прием таблеток… На деле, найти человека — лишь часть нашей задачи. Потом нужно помочь ему выбраться из леса.

Если человек чувствует себя хорошо, он сможет выйти сам. Спасатели будут просто его сопровождать и указывать дорогу. Иногда найденного нужно поддерживать, потому что у него нет сил идти. В тяжелых случаях — выносить на носилках или эвакуировать подручным транспортом, например на квадроциклах. Бывало, даже в ковше трактора вывозили человека. Несколько раз доводилось привлекать авиацию и экстренно эвакуировать найденного вертолетом.

Всегда счастье, когда найденный жив. Но настоящее облегчение приходит, когда он дома, а ты уже сидишь в машине, сняла тяжелые, мокрые ботинки, переоделась в сухое и готова ехать к себе.

Несколько раз в год как волонтер отряда я также дежурю на массовых мероприятиях в Петербурге и Ленобласти, чтобы оказать первую помощь. Например, работаю на исторических реконструкциях, забегах. Иногда выезжаю на спасение животных из труднодоступных мест.

Самое сложное в волонтерстве — совмещать лесные поиски с обычной жизнью. Каждый выезд длится минимум сутки, и на это время остальные социальные роли — мамы, жены, работника — приходится отодвинуть.

Не все спасатели нашли понимание в семьях. Со стороны благородно и достойно быть спасателем, а в реальной жизни ты оставляешь супруга и детей и мчишь в лес за незнакомым дедом. Потом отсыпаешься.

Сложно объяснить маленькому сыну, почему мама не почитает книгу перед сном или не поможет с поделкой, а наденет синий комбинезон и уедет на всю ночь. Потом еще вернется мокрая, грязная и ляжет спать на весь день.

Начальство так и вовсе не одобрит, если придешь на работу со стеклянными глазами и паутиной в волосах. Я лишь раз рискнула выехать в ночь перед работой — не понравилось. Хорошо, что в «Экстремуме» нет строгого расписания. Записываюсь в «Ресурсы» только накануне выходных или в отпуске.

Сейчас у меня достаточно взрослые сыновья: им 12 и 18 лет. Они уже понимают, что я делаю и зачем. Я рассказываю им, как прошел поиск, и мы вместе радуемся, если человека удалось найти. Ребята тоже участвуют в жизни отряда по мере сил и возможностей. Младший ассистировал на курсе «Первая помощь детям», а старший согласился помочь в тренировке поисковых собак — он находился в лесу, пока животные старались его учуять.

Наверное, переломным стал момент, когда мы всей семьей увидели ДТП: мужчина на квадроцикле не справился с управлением и съехал с дороги в кювет с водой. Квадроцикл перевернулся и придавил водителя.

Сыновья помогли зафиксировать квадрик, достать пострадавшего, согреть его и облегчить боль. Увидели и по-настоящему осознали, как человеку бывает страшно и что они в состоянии ему помочь.

В самих поисках постоянно сталкиваешься с трудностями: преодолеваешь по бревнам заболоченные участки, идешь по грязной земле под дождем или в изнуряющую жару, отгоняешь насекомых.

Есть крайне неприятный лесной житель — лосиная вошь, или оленья кровососка. Лапки у нее колючие, и ощущения от нее отвратительные. Ей не страшны никакие репелленты, она проползет под любой одеждой. Остается только снимать ее с себя вручную. Даже после стирки комбинезона она может выползти из какой-нибудь складки.

Бывает, ты уезжаешь из леса, когда человек еще не найден, и это тоже тяжело. Успокаиваем себя мыслью, что выполнили свою часть задачи — теперь есть участок леса, в котором потерявшегося нет. Значит, у других групп больше шансов найти его. Поиск — командная работа, и вклад каждой группы одинаково ценен вне зависимости от того, на ее ли маршруте оказался человек.

В моей практике случалось, что потерявшиеся люди погибали. Такие трагедии все переживают по-разному. Мне помогает разговор по душам с опытным коллегой.

Я не сталкивалась с выгоранием, но понимаю, почему оно возникает. Для любой добровольческой деятельности требуется время, желание и финансы — считаю, что хорошо иметь достаточно денег на жизнь и не ожидать какой-либо награды за свою помощь. Если какого-то пункта не хватает, человек устает.

Не нужно требовать от себя многого. Лучше участвовать в поисках два-три раза в год, чем за первый же месяц вытянуть из себя все жилы и уйти насовсем. Если волонтерство в тягость, всегда можно сделать перерыв и вернуться, когда снова появятся силы.

Больше всего денег уходит на бензин и амортизацию машины. Прямо под Петербургом люди теряются нечасто, «предпочитают» отдаленные уголки области. В среднем приходится проезжать по 300—400 км за смену. У меня Сузуки Витара, выходит 3000—4000 ₽ за выезд.

Также трачусь на батарейки — я перешла на аккумуляторные, — репелленты за 150 ₽, обед в пути. Диета спасателя — сосиски на заправке, сникерс и кофе — обходится в 500 ₽.

Если удается найти человека, чаще всего у него бывает сильное переохлаждение, и для согрева нужно использовать теплоиды и спасодеяла. Эти расходники я покупаю сама — на них уходит еще 1000 ₽ за раз.

Опытные спасатели, завоевавшие доверие, могут пользоваться отрядными навигаторами и рациями, но у многих есть и свои. Еще мы берем отрядные сирены, пневмогудки, мегафоны, носилки и прочее узкоспециализированное оборудование, которое нет смысла покупать для личного пользования. Все это хранится на базе в Санкт-Петербурге: если техника и экипировка потребовались, группа за ними заезжает и после поиска завозит обратно.

Помимо этого раз в три года также прохожу медкомиссию для аттестации в МЧС и плачу за это 9000 ₽.

В среднем на спасение людей я установила для себя лимит 30 000 ₽ в год и стараюсь за него не выходить, чтобы не пострадал бюджет семьи.

Спасение людей стало делом моей жизни. Эмоции непередаваемы. Когда долго ходишь по лесу, зовешь пропавшего и слышишь в ответ тишину — сердце сжимается. И вдруг после очередного зова раздается тихий голос издалека. В этот момент накрывает коктейль эмоций. Счастье, облегчение, восторг… И гордость за нас, что мы смогли.