Семейное фото: мои бабушки и дедушки полным комплектом и юная я

Одна из самых ценных фотографий семейного архива — с моего дня рождения то ли в 1995, то ли в 1996 году.

Соответственно, мне исполняется то ли 12, то ли 13 лет. На этом снимке запечатлены дедушка и бабушка с маминой стороны, я, дедушка и бабушка с папиной стороны. Расскажу, почему он так важен для меня.

Я лучше всего помню дедушек и бабушек уже пенсионерами-дачниками с небывалыми урожаями клубники, двадцатью сотками картошки, помидорами «бычье сердце» размером с голову бульдога и астрами всех расцветок на 1 Сентября.

До этого все работали в строительных организациях. Других в нашем городе вокруг цементного завода не водилось. Бабушки были заняты в бухгалтериях двух трестов, расположенных через дорогу друг от друга и моего детсада. Дедушка с папиной стороны был управляющим третьего треста, а дедушка по маме сидел за письменным столом в конторе с непонятным названием типа «СЦ-28» напротив моей школы.

Я ходила в музыкалку. И когда она переехала на другой конец города, дед возил меня туда посреди своего рабочего дня на машине-бочке с надписью «Огнеопасно». Ему, да и всем, было важно, чтобы я продолжала учиться.

Для души оба деда были музыкантами и всех своих детей — у одного двое, у другого четверо — выучили в музыкальной школе. Некоторые из них стали профессионалами.

В юности мои будущие деды, когда они еще представить не могли, что впоследствии породнятся, играли в одном духовом оркестре — «на похоронах и танцах». Дед по маме задержался в этом коллективе до конца нулевых, пока коллеги не протрубили ему самому. Бабушка рассказывала, как однажды в юности шла с подружкой на танцплощадку в парке. Через забор подглядывали мальчишки, которых танцевать еще не пускали. Один из них громко сказал другому: «Смотри, какой красивый музыкант», — и показал на деда.

Фотоаппарат, насколько я помню, в нашей семье был. Проблемы возникали с пленкой и ее проявкой: сначала все упиралось в трудоемкость процесса, потом случился дефицит. В 90-е салоны для цветной печати уже появились, но располагались далеко от нас, на другом конце города.

Да и после никто в семье не вспоминал, что перед праздником можно купить пленку, а во время торжества — перестать есть, пить, играть, петь и начать фотографировать и позировать. Не вошло в семейную традицию. Тем ценнее снимок, который у меня сохранился.

Это наша обычная компания, которой отмечались все праздники. И никакой другой мне не хотелось ни парой лет раньше, ни парой лет позже, когда, по идее, должно было тянуть в тусовку ровесников.

Кстати, одноклассницы и двоюродные братья и сестры на этом празднике тоже были и попали на остальные фотографии с той же пленки. Но этот снимок — самый ценный, потому что дедушки и бабушки запечатлены вместе. Удивительно, но даже у моей родной сестры нет такой фотографии. Просто вовремя не вспомнили сделать.

У двоюродных братьев, сестер с полными комплектами стариков были свои трудности. А я даже не представляла, как может быть иначе: все бабушки и дедушки живы, одни живут в 10 минутах ходьбы, другие — в 15. По праздникам сидишь на подоконнике и смотришь, кто из них придет раньше.

У моих детей тоже вряд ли будет такое фото: чтобы его сделать, как минимум двоим нужно перелететь через океан. Дети родились там же, где и муж, — в Доминикане. Мои родители приезжали к нам туда и видели маму мужа, когда она гостила у нас, но, правда, они прилетали по очереди. Папа мужа по личным убеждениям не покидает свой дом с ночевкой — это 350 км от нас. Туда и обратно за один день преодолеть путь можно, но разве что в режиме «привет-пока». Поэтому он ни разу не был у нас в гостях — только мы у него и без моих родителей. В общем, все сложно и от этого немного грустно.

Бабушки и дедушки дожили до моих 25—33 лет. Одного дедушки не стало в 2009 году, когда я находилась в Москве. Другой дед и обе бабушки ушли с 2013 по 2016, когда я была в Доминикане.

Я не присутствовала ни на чьих похоронах. Из-за этого мне еще долго казалось, что однажды я перелечу обратно через океан, потом проеду неделю поездом, выйду на вокзале — а там они.

Так и живут в тех же квартирах с побелкой на стенах — даже те, кто еще при мне поклеил обои. Выгоняют из тех же гаражей, стоящих в одном ряду с разницей в три бокса, белый Москвич и голубой Запорожец — хотя еще при мне их дети поменяли Москвич на серую Тойоту, а Запорожец на красный Москвич. Едут на те же дачи в фанерных поселках без электричества за клубникой. А в честь моего приезда снова соберутся за один стол-книжку, чтобы поближе к вечеру спеть «Ой, мороз-мороз», «Маруся раз, два, три» и «По долинам и по взгорьям».

Вспоминаю строки стихотворения Валентина Берестова:

Останется.