Как я лечила рак груди и рак щитовидной железы

В мае 2021 года, когда мне было 42, у меня обнаружили рак груди. А через полгода диагностировали рак щитовидной железы.

В итоге я перенесла две операции и четыре курса химиотерапии. Сейчас нахожусь в ремиссии по обоим заболеваниям. Но моя борьба еще не закончена: я продолжаю принимать гормональные препараты, которые помогают избежать рецидива рака молочной железы. Расскажу, как узнала о диагнозах, сколько потратила на лечение и как чувствую себя спустя три года.

Я всегда следила за здоровьем и регулярно обследовалась. В 42 года моей маме диагностировали рак молочной железы. Увы, помочь не смогли, через пять лет она умерла. В глубине души я боялась перешагнуть сорокалетний рубеж и ждала, что со мной болезнь тоже случится.

До 40 лет я раз в два года делала УЗИ молочных желез, а после — маммографию. На обследовании в сентябре 2019 года все было в порядке. Следующую маммографию я планировала пройти ближе к лету 2021 года, но болезнь опередила.

В апреле 2021 года я мылась в душе и нащупала уплотнение в нижней части левой груди. Оно было похоже на шарик около полутора сантиметров в диаметре. Выйдя из ванной, я прощупала уплотнение в разных положениях — стоя, лежа — и убедилась, что мне не показалось: в груди действительно что-то было.

Учитывая мамину историю, затягивать с обследованием не стала. Сначала планировала обратиться в центр женского здоровья «Белая роза» в Санкт-Петербурге. Но оказалось, что они проводят осмотры только с пятого по седьмой день менструального цикла. Я ждать не хотела, поэтому пошла в НИИ им. Петрова. Там в один день сделала УЗИ молочных желез и маммографию. В сумме потратила 4000 ₽.

На УЗИ врач долго не могла найти уплотнение, пока я не показала на него пальцем. В ходе осмотра доктор сказала, что выглядит образование не очень, а в заключении написала диагноз «рак молочной железы» под вопросом и указала категорию по шкале BI-RADS — 4С. Это значит, что вероятность рака — от 50 до 95%.

На следующий день на имейл пришли результаты маммографии: предполагаемый диагноз тот же, но категория по BI-RADS — уже 5С, то есть вероятность рака выше 95%. Чтобы подтвердить или опровергнуть диагноз, мне рекомендовали сделать биопсию.

Майские праздники я проревела и прогоревала. Платно биопсию делать недешево, поэтому решила действовать по ОМС. После праздников обратилась в онкодиспансер по месту жительства. Там меня приняли в тот же день — дали направление в Центр радиологии и хирургических технологий им. Гранова. Сказали, что по нему запишут к онкологу в течение трех дней. И действительно, я позвонила — записали ровно на третий день.

Онколог назначил биопсию через несколько дней после приема. Я была наслышана, что ее делают под контролем УЗИ. Но в моем случае врач почему-то взял образец тканей «на глаз». Обезболивание во время процедуры по ОМС не делают. Поэтому по своей инициативе я приняла таблетку обезболивающего дома и еще одну — по приезде в клинику. Этого хватило: сильных болей я не ощутила. Но и на укус комарика биопсия похожа не была — скорее, было ощущение, что в грудь впился рой комариков.

Через две недели пришел ответ, что подозрительных клеток в образце не обнаружено. Здесь надо отдать должное онкологу: он не поверил и настоял на том, чтобы я повторила процедуру — уже под контролем УЗИ. Я так и сделала. Через две недели пришел ответ, что у меня гормонозависимый рак молочной железы. Предварительно поставили первую стадию.

Конечно, я испугалась, но больше за сына, чем за себя. В 2021 году ему было шесть лет. Я одинокая мама. Не понимала, что вообще теперь делать, как совместить сложное лечение и заботу о ребенке. Работу тоже бросать было нельзя. Хорошо, что уже тогда я работала удаленно.

Забегая вперед, скажу, что с работой во время лечения справилась. А с ребенком помогли подруги: забирали его к себе на время операций и в сложные дни химиотерапий.

Я продолжила обследоваться в центре им. Гранова, но онколог вел себя странно: на одном приеме назначал одни исследования, на втором — другие. На третьем выяснялось, что результаты первых уже недействительны и их нужно повторить. Было ощущение, что доктор намеренно затягивает с лечением.

В итоге я сдала кучу анализов мочи и крови, сделала гастроскопию, рентген органов грудной клетки, сцинтиграфию скелета, ЭКГ, УЗИ сердца, УЗИ брюшной полости и органов малого таза. Часть исследований нужно было пройти, чтобы подготовиться к операции, часть — чтобы убедиться в отсутствии метастазов.

По результатам гастроскопии у меня диагностировали гастрит. Онколог сказал, что, пока я его не вылечу, на операцию меня не возьмут. Тут я уже плюнула и записалась на платный прием к маммологу в соседний НИИ им. Петрова. Как сейчас помню — на пятницу, начало июля.

Там сказали, что гастрит не помешает операции, главное, что у меня нет язвы. Но врачу не понравились результаты некоторых рентгеновских исследований и УЗИ. Меня попросили сделать КТ малого таза, брюшной полости, грудной клетки с контрастом и сцинтиграфию груди. А еще — переделать УЗИ груди, так как после двух биопсий образование плохо прощупывалось. Врач сказал, чтобы после всех обследований я пришла на комиссию — она решит, как именно и когда сделают операцию.

Выйдя от маммолога, я сразу записалась на понедельник на КТ всего, что было нужно, а на среду — на УЗИ груди. После УЗИ в тот же день пошла на комиссию. Обследования в сумме обошлись примерно в 15 000 ₽.

На комиссии врачи посмотрели заключения. Сказали, что с таким диагнозом нужно делать мастэктомию, то есть удалять железу полностью, потому что при гормонозависимом раке высок риск, что злокачественные клетки разбросаны по всей железе — просто пока они не видны на КТ. К тому же сцинтиграфия груди показала, что в моей железе уже не один, а несколько злокачественных очагов.

Я согласилась на мастэктомию. Мне выдали список анализов, которые нужно сдать перед операцией. Все сделала по ОМС, через неделю легла в больницу.

Операцию провели на следующий день. Особой подготовки не было. Накануне вечером меня предупредили, что нужно перестать есть и пить, а утром медсестра попросила надеть компрессионные чулки.

Я не нервничала. Наоборот, чувствовала облегчение. Моей целью было пойти и отрезать, потом — пройти химиотерапию. Исходя из маминого опыта, я понимала, что надо делать что должно, не останавливаясь.

Перед самой операцией меня отвели на снимок сторожевого лимфоузла. Так называют лимфоузел, который первым принимает лимфу от злокачественной опухоли. Если в нем нет раковых клеток, значит, другие лимфоузлы рядом с опухолью можно не удалять. Чтобы сделать исследование, в грудь ввели контрастное вещество. Минут пятнадцать я подождала, и меня позвали в рентген-кабинет. Снимки сразу передали хирургу.

До операционной везли на каталке. Перед предоперационным залом санитары остановились, минут двадцать я пролежала в одиночестве. Начала читать молитву Богородице. Читала, читала — и вошла в такой транс, что уснула. Проснулась уже в операционной. Мне ввели препарат, и я снова провалилась в сон.

Сразу после операции меня разбудил очень приятный врач-анестезиолог. Вежливо и мягко расспросил, кто я и где живу. В шутку поинтересовался цифрами на обороте банковской карточки. Из операционной меня сразу отвезли в палату. Соседка, которая ждала своей операции, сказала, что меня не было часа четыре.

Операция прошла хорошо. Хирург удалил левую молочную железу, сторожевой лимфоузел и еще три близлежащих. С его слов, это было необходимо, потому что сторожевой узел выглядел подозрительно. Но впоследствии гистологический анализ показал, что все лимфоузлы были чистыми — раковых клеток в них не оказалось.

В больнице. В первый день вставать было сложно: кружилась голова. Только в девять вечера я смогла подняться и по стеночке дойти в туалет.

Болей в груди пару дней не было вообще. А потом что-то пошло не так, и при попытке лечь меня стала пронзать резкая боль от шва в спину. Медсестры кололи обезболивающие, но они не помогали. Лечащий врач сказал, что такое вообще редко у кого бывает: операция простая, но, видимо, в процессе задели нерв — нужно потерпеть, со временем боли пройдут. Все последующие дни в больнице я спала сидя.

Ткани груди, удаленные при операции, отправили на гистологическое исследование. Дней через десять мне сообщили результаты: эстроген-рецептор-позитивный рак молочной железы, вторая стадия, без метастазов. Врач сказал, что опухоль оказалась размером 2,1 см. Была бы всего на 0,1 см меньше, и мне бы диагностировали первую стадию.

На следующий день мне сделали перевязку, выдали направление в онкодиспансер и выписали. Боли к тому моменту не прекратились.

Дома. Еще три месяца дома я продолжала спать сидя: как принцесса обкладывалась подушками и одеялами. Потихоньку снижала спинку своего «гнезда» — к концу третьего месяца спала уже на спине. Но лежать на боку не могла еще долго — ни на прооперированном, ни на здоровом.

После удаления молочной железы из-за повреждения лимфатических сосудов в области шва начинает скапливаться лимфа. Ее нужно откачивать шприцем. Я ездила на процедуру в больницу раз в неделю. Первый раз очень боялась, что будет больно. Но область вокруг раны оказалась как будто замороженной — я ничего не почувствовала.

Процедуру проводили с использованием УЗИ: врач определял, где лимфы скопилось больше, и вводил в это место иглу. Через пять недель жидкость перестала накапливаться — пункции отменили.

После операции мне рекомендовали проконсультироваться с радиотерапевтом и химиотерапевтом. Вообще, при гормонозависимом раке облучение и химиотерапия показаны не всегда. Но у меня коэффициент Ki-67 был больше 70%. Он показывает, с какой скоростью делятся клетки опухоли. Оптимально, когда он ниже 30%. Если выше — нужно пройти химиотерапию или облучение, чтобы уничтожить злокачественные клетки, которые могли остаться в организме, и избежать рецидива.

Сначала я съездила к радиотерапевту в НИИ им. Петрова. Врач сказал, что на второй стадии рака облучение себя не оправдывает. Оно не увеличивает шансы на выживание и не снижает риск рецидива, при этом может навредить сердцу, поскольку в моем случае облучать нужно левую сторону грудной клетки.

К химиотерапевту я обратилась в частную клинику, но по ОМС. Во-первых, мне так было удобнее территориально. Во-вторых, в частных клиниках лечат быстрее: назначают конкретное время приема и пациенту не нужно высиживать очередь.

Я знала, что при раке молочной железы применяют два вида химиотерапии — красную и белую  . Первая включает препарат рубицин темно-красного цвета. Вторая — бесцветные препараты-таксаны. Считается, что красная терапия переносится тяжелее. Мне назначили облегченную белую — с доцетакселом. Но к нему добавили еще один препарат — цитостатик циклофосфамид. Забегая вперед, скажу, что коктейль оказался ядреным — возможно, даже похлеще рубицина.

Ход лечения. Я проходила терапию в частном стационаре, тоже по ОМС. Всего у меня было четыре курса. Каждый курс проводили за день: ставили по очереди несколько капельниц. Какие-то препараты вводили подолгу, какие-то, наоборот, быстро. Между курсами делали перерывы в 21 день. Перед началом каждого нужно было пройти обследование: сдать анализы мочи, крови, сделать ЭКГ.

Я приезжала на капельницы утром, пока ребенок был в школе, потом забирала его с продленки, и мы шли домой. Иногда договаривалась с учителем, что сын пропустит занятия, потому что у меня не будет сил его привести и забрать. Обычно такое случалось на 3—7-й день после капельниц: силы покидали меня и я целыми днями лежала на кровати.

Лекарства капали в поверхностные вены в локтевых сгибах. Дополнительно вводили кортикостероиды, чтобы уменьшить побочные эффекты. Их же давали в таблетках — до и после каждого курса.

В первый курс медсестра поставила мне капельницы с двумя химиопрепаратами, которые капались очень долго. Впоследствии выяснилось, что так делать было нельзя: препараты должны были вводить не дольше полутора часов. Из-за этой досадной ошибки мне сожгли вену: на сосуде образовался шрам, который прощупывается сквозь кожу.

Побочные эффекты. Почти сразу после капельниц возникали сильная слабость, тошнота, диарея. Я не могла есть. Ребенку покупала готовую еду, накануне химии старалась приготовить дома побольше, чтобы потом не стоять у плиты. Единственное, что я понемногу ела, — белый хлеб и яблоки. Мясо и рыбу вообще не воспринимала — ни на запах, ни на вкус.

На 5—10-й день после первого курса начали выпадать волосы. Я пошла в парикмахерскую, чтобы побриться налысо, и чуть не расплакалась, сидя в кресле. Спасло, что рядом находился другой клиент, при нем пришлось держать марку. Мол, сейчас побреюсь и пойду дракона на голове набью, как у Евы Салвэйл.

После второго курса появились проблемы с кожей. Ладони и ступни очень чесались, особенно после мытья. Это был дикий зуд, который не унимался. Кожа всего тела сохла. Ногти на руках и ногах пожелтели, будто их поразил грибок, хотя грибковой инфекции не было.

После третьей химии случился цистит. Буквально на 4—5-й день после капельниц. Я была настолько слаба, что не понимала, куда идти и что делать. Хорошо, что в коммерческой клинике врачи постоянно на связи: можно написать в мессенджер и тебе ответят. Меня проконсультировали, и я продержалась несколько дней, пока силы не вернулись, — тогда обратилась к нефрологу. Врач сказал, что лечение подобрали верно и состояние уже нормальное.

Анализы крови между химиями были плохими: сильно падали уровни лейкоцитов. Чтобы быстрее восстановиться, я колола себе филграстим — препарат для стимуляции кроветворения. Тогда не знала, что его можно получать бесплатно по федеральной программе для онкобольных. Поэтому покупала самостоятельно. В одной коробочке было четыре ампулы, стоила она 4000 ₽. Между курсами надо было сделать три укола подкожно. В итоге хватило трех упаковок — потратила 12 000 ₽.

Из бонусов: кожа во время химий приобретала бронзовый оттенок, как после загара. Я даже ловила на себе заинтересованные взгляды мужчин. Психолог, которого я посещала в той же клинике, говорила, что я не выгляжу как человек, который лечит рак, — скорее, как человек, который ест раков на ужин.

Химиотерапию завершили в ноябре 2021 года. После нее назначили лечение на ближайшие 10 лет: каждый день нужно принимать таблетки с тамоксифеном  , а раз в 28 дней делать инъекции с трипторелином  . Эти препараты предупреждают повторное развитие опухолей.

После операции я оформила инвалидность — оба препарата могу получать по льготе. Но тамоксифен стоит около 200 ₽ — его мне проще покупать самой. А вот трипторелин стоит около 6000 ₽ за инъекцию. Поэтому на уколы хожу в онкодиспансер.

Большой минус — перед каждым уколом нужно сдавать анализы крови, мочи и делать ЭКГ. Кровь забирают из локтевых вен, а мне их сожгли химией. Каждый раз медсестра не может то найти вену, то попасть в нее, а если попадает, кровь плохо идет.

Я обращалась в комитет по здравоохранению с вопросом, зачем так издеваться над пациентами и заставлять их сдавать кровь ежемесячно. Мне ответили, что вообще это решает врач. А врачи отказываются отменять анализы, потому что у них регламент.

Когда мне было 38 лет, на щитовидной железе обнаружили два узла. Тогда же врач, которая проводила УЗИ, рекомендовала сделать их биопсию. Но эндокринолог убедила меня, что это не обязательно: узлы небольшие, а анализы на гормоны щитовидной железы хорошие. Мне рекомендовали просто продолжить наблюдаться.

В 40 лет я повторила УЗИ. Врач снова сказала, что узлы ей не нравятся — нужно делать биопсию. Я выпросила направление у эндокринолога, несмотря на то, что она не хотела его давать. Но так получилось, что сделать процедуру в 2019 году не успела. Срок действия документа истек.

Как мне диагностировали рак. В декабре 2021 года, закончив с лечением рака груди, я вспомнила про щитовидку. Снова взяла направление и сделала биопсию в клинике им. Пирогова. Больно не было: под УЗИ-контролем врач сделал прокол и взял кусочек от одного узла на анализ. В итоге мне поставили диагноз «папиллярный рак щитовидной железы».

Хорошо, что я уже умела проживать все стадии горевания в ускоренном режиме. Подпоясалась и сразу пошла разбираться.

Как сделали операцию. Операцию провели где-то через месяц. Предоперационная подготовка была стандартной: я сдала анализы мочи, крови, сделала ЭКГ и флюорографию. В больнице врач сказала, что мне сделали биопсию только одного узла, но на железе есть еще маленькие узелки, которые выглядят похожими на злокачественные. Поэтому предложила удалить орган целиком. Я согласилась.

На следующий день после госпитализации меня прооперировали. Сама операция была бесплатной, но я заплатила 17 000 ₽ за использование аппарата для обнаружения гортанного нерва, который отвечает за работу голосовых связок. Аппарат необходим, чтобы во время операции хирург случайно не задел нерв и пациент не остался без голоса.

После операции чувствовала себя хорошо. Никаких осложнений не возникло — правда, голос какое-то время был низким. Я ощущала себя героиней нуарного фильма, которая много курит. Эффект портил только ежик на голове: волосы после химиотерапии едва начали отрастать, а парики я принципиально не носила. Ходила в шапке или вовсе без головного убора.

На следующий день после операции меня осмотрели, перевязали и отпустили домой. Рекомендовали постоянно принимать L-тироксин и наблюдаться у эндокринолога. Другое лечение не потребовалось.

Уже три года я в ремиссии. Из-за гормонального лечения рака груди у меня ощутимо пострадали суставы. Тамоксифен и трипторелин вызывают искусственную менопаузу, из-за этого кости и суставы становятся более хрупкими. Хирург в поликлинике заниматься моим случаем не хотел. На все вопросы отвечал: «А что вы хотите с вашими диагнозами?» В итоге колено запустили. Развился тяжелый артроз, из-за которого пришлось делать операцию — артроскопию.

Первое вмешательство прошло не очень успешно. Я продолжала хромать и пользовалась тростью, а иногда нога болела так, что приходилось вставать на костыли. Мне предложили вторую операцию. После нее я сразу начала проходить реабилитацию. Провела на костылях четыре месяца — и вот уже с лета 2024 года ничем не пользуюсь. Иногда колено болит, но терпимо.

После удаления груди я пользуюсь протезом — купила его в 2021 году за 10 000 ₽. Можно было получить бесплатно, но по маминому опыту знаю, как это сложно. Поэтому не стала тратить время и силы на хождение по инстанциям. Для протеза покупаю специальные бюстгальтеры с кармашком. В среднем один обходится в 6000 ₽.

Вообще, пациентки, перенесшие мастэктомию, могут сделать имплантацию груди по ОМС. Зачастую имплант ставят в один день с удалением молочной железы, но мой хирург почему-то не захотел этого делать. Я в тот момент тоже не заморачивалась красотой: хотелось одного — выздороветь.

К протезу уже привыкла, почти не замечаю его. Раньше думала, что сделаю имплантацию позже. Но после двух операций на колене очень устала. Пока хочу просто пожить спокойно.

Болезни научили меня быть благодарной каждому дню. Банально, но теперь каждый день как маленькая жизнь. Стараюсь словить фан и порадоваться хоть чему-то: хорошей прогулке, новым впечатлениям или тусне с ребенком. Помню, как сложно было после химии сесть за компьютер и начать работать и какой счастливой я себя чувствовала, когда появились силы на работу, ребенка, готовку, уборку.

Когда ходила с тростью и костылями, мне часто уступали место в общественном транспорте. Сейчас с удовольствием езжу стоя просто потому, что могу стоять. В такие моменты вспоминаю двух опоссумов из «Ледникового периода»:

• — Мои ноги… Я могу стоять!
  — Он может стоять!
  — Я могу бегать!
  — Он может бегать!

И понимаю, что просто жить — это счастье.

Почти все лечение было по ОМС. Я потратилась на некоторые обследования, филграстим во время химиотерапии и применение специального аппарата при удалении щитовидной железы. Еще оплатила пребывание в двухместной палате, когда делала мастэктомию. Сейчас на L-тироксин и тамоксифен уходит примерно 300 ₽ в месяц.