Мы усыновили ребенка с особенностями развития

Мы с мужем прожили в браке 28 лет. Своих детей у нас нет. На тот момент мне было 46 лет, мужу 47. Я юрист, муж на тот момент работал как индивидуальный предприниматель. В 2019 году мы решились на усыновление. Мы хотели маленького ребенка, хотели пройти все этапы развития ребенка, поэтому рассматривали возраст с 0 до 3-х лет.

Прошли школу приемных родителей, собрали все документы, и в октябре я поехала вставать на учет в региональный банк данных детей по Московской области. На приеме у специалиста я заполнила все документы и она предложила мне посмотреть детей, которые на тот момент находились в базе данных. Я наткнулась на анкету мальчика, которому на тот момент было всего 25 дней. Когда я спросила у специалиста про этого ребенка, она ответила, что ещё не видела его анкету, т.к. он только что попал в их базу. То есть, пока я заполняла все документы, беседовала со специалистом, его анкета попала в эту базу детей, которые остались без попечения родителей и подлежали передаче в приемную семью. Сведений о ребенке было мало, и я взяла направление на знакомство с ним.

Он находился в одном из домов ребенка в Московкой области. На следующий день мы поехали с мужем на знакомство. Когда мы приехали в Дом ребенка, нас там никто сильно не ждал. И очень удивились, что мы приехали именно к этому ребенку, так как он только к ним попал, и у них также было мало информации о нём.

Нас долго расспрашивали о наших намерениях, и потихоньку стали нас отговаривать. Стали говорить, что о нем ничего не известно, что он возможно будет инвалидом, у него мало медицинских документов и т.д. Я наконец все таки настояла, чтобы нам принесли малыша. Они нехотя согласились.

Когда я взяла его на руки, он открыл глаза и посмотрел на меня своими голубыми глазами. Тогда я очень волновалась, потому что до этого момента никогда не держала в руках такого младенца. Муж вообще побоялся его брать на руки, только смотрел и улыбался. Конечно, я не предполагала, что мы так быстро найдем нашего ребенка, и на всякий случай поехала также встать на учет в федеральную базу данных.

Когда я туда приехала, я очень опоздала к назначенному времени, потом, когда меня все таки приняли, выяснилось, что у них нельзя подать документы без второго родителя, даже с нотариальной доверенностью, хотя это никак не помешало подать документы в региональный банк. Я позвонила мужу рассказала об этом, и он мне сказал, чтобы я больше никуда не ездила, и этот мальчик — наш сын.

С этого дня мы стали ездить к нему ежедневно. Когда мы приезжали, нам говорили местные работники, что он очень беспокойный, часто плачет, плохо спит и ест. При этом всегда выдавали нам его уже одетым и в коляске для прогулок, и он всегда спал. Со временем нас это все больше удивляло, и мы стали просить выделить нам комнату для встреч. На что нам всегда отказывали, по причине отсутствия такой комнаты. И также продолжали нас отговаривать. Не давали нам медицинские документы на ребенка, постоянно оттягивали время проведения медицинской экспертизы, которую я запросила.

Сначала я не могла понять, что происходит, но потом я поняла, почему они так тянут с экспертизой, документами и т.д. Я как юрист понимала, что подобные учреждения бюджетные, был конец года, ну и стало очевидным, что в конце года готовятся документы на бюджетное финансирование на следующий год. И соответственно, чем больше детей у них на попечении, тем большее финансирование выделят им на следующий год. Когда я поняла, что скорее всего причина в этом, я настояла на комнате для встреч с ребенком, поскольку уже прошел почти месяц с момента, когда мы увидели ребенка в первый раз.

Стало очень холодно, был конец октября, а на нашу просьбу осмотреть ребенка, покормить его, нам предлагали сделать это в беседке на улице. В общем я не стала ждать экспертизу, и подала документы в суд на усыновление. И вот в конце ноября мы забрали наконец нашего сына домой в возрасте 2-х месяцев. До сих пор помню этот день, было жутко страшно.

Конечно мы понимали, что у ребенка могут быть проблемы, потому что мы не знаем, кто его родители, и кроме истории родов ничего не знали о матери. И конечно мы не предполагали, насколько будут большие проблемы. Из медицинских документов следовало, что на фоне фетоплацентарной недостаточности было экстренное кесарево, была внутриутробная гипоксия у ребенка и он был крупновесным ребенком. Был резус конфликт, но без последствий. При этом по шкале Апгар было 8/9 баллов. Группа здоровья у ребенка была самая высшая — 1-ая.

Сын развивался первый год как по учебнику, рано стал держать голову, переворачиваться со спины на живот и обратно. Уже в 4,5 месяца он сам вставал в кроватке на четвереньки. Был очень спокойный, хорошо ел и спал. Всегда улыбался, был комплекс оживления, когда нас видел, тянул к нам ручки и очень любил находиться у нас на руках. В 7 месяцев он сел, ещё через 2 недели пополз. В 10 месяцев встал и в 11 уже с удовольствием ходил с нами за ручку. В год он уже во всю скакал на диване.

Очень любил мультики. Но я сразу обратила внимание, что он мало интересовался игрушками, мог зависать на всяких точечках, дырочках и т.д. Но его достаточно легко было переключить. Также я обратила внимание, что он мало гулит, а лепета почти не было.

Месяцев в 10 я в первый и, до сегодняшнего дня в последний раз, услышала слово "мама". Это было в бассейне, мне ещё тогда сотрудники сказали, что они в это время все "мамсики". Ещё была проблема, что сын все тащил в рот не разбирая, был шустрый и за ним нужен был "глаз да глаз".

Сын много прыгал, был расторможен, завлечь его чем-то было не возможно. У сына не было того детского любопытства, которое свойственно обычным детям. Не было указательного жеста, не откликался на имя. Ещё не любил ездить в коляске и спать на спине. Спал всегда на животе попой кверху и не любил, чтобы его накрывали. При этом был очень контактный, быстро успокаивался на ручках. Смотрел на нас и улыбался много.

Где-то ближе к году он как буд-то стал более капризным, более замкнутым, меньше улыбался. Я связываю эти перемены, со временем, когда мы перешли полностью с искусственной смеси на обычную пищу. Я тогда много читала, ночи на пролет изучала интернет, различные форумы и медицинскую литературу. Уже тогда я узнала, что такое РАС, Аутизм, как он проявляется, красные флаги, прошла все возможные тесты, которые были в открытом доступе.

Ещё когда мы забрали сына домой, в 3 с половиной месяца мы сдали генетику — полное секвенирование экзома. Результат пришел не сильно напрягающий, как нам объяснил доктор, в заключении 4 группы, и варианты сгруппированы по степени вероятности их патогенности для пациента. В первые две группы попадают варианты, которые наиболее вероятно являются причиной возникновения заболевания. В третью группу попадали малоизученные либо не известные генетические поломки, которые маловероятно являлись причиной заболевания пациента, а в четвертую группу попадали генетические мутации, которые могут повлиять на потомство. У сына была генетическая мутация в третьей группе и врачи говорили о том, что маловероятно эта мутация будет являться причиной какого-либо заболевания у сына.

Вообще с медициной у нас самого начала не очень заладилось, хотя по началу нам это не казалось странным. Уже много позже я поняла, что до нас никому нет дела, никто не старался помочь. Результата никто не ждал. Иногда предлагали сдать сына обратно, и взять другого.

Когда мы ходили к педиатру, а мы сразу стали искать своего врача в платной медицине, она не видела ничего странного у ребенка, говорила, что это мальчик, а они часто развиваются с задержками. Но усидеть на месте я не могла, и начала сама строить маршрут обследований для ребенка.

Мы в 11 месяцев поехали к остеопату, прошли лечение, там было все в порядке. В 1 год и месяц мы поехали к сурдологу, провели все обследования, там также не было вопросов. Пока мы общались с сурдологом, она порекомендовала нам обратиться в благотворительный фонд, чтобы он направил нас на дальнейшие обследования и лечение.

Мы обратились, и нас отправили в одну из клиник в Москве, в которой лечат детей с различными заболеваниями и нозологиями. Это был наш первый ошеломляющий опыт во взаимоотношениях с медициной на нашем пути.

Когда мы приехали в клинику, а она была негосударственная, и финансировалась различными фондами, а также была рекомендована Департаментом здравоохранения Москвы. Сначала я была рада, что нам так повезло, и нам так быстро помогут убрать все проблемы развития сына. Нам тогда сделали ночной ЭЭГ, УЗДГ, и другие обследования. Как нам это далось — это отдельная история. При этом у сына не взяли обычные анализы, которые всегда нужны для оценки состояния здоровья ребенка.

На следующий день нас отправили к единственному в клинике неврологу, которая была своего рода звездой, с различными регалиями. Она очень плохо говорила, как человек после инсульта, и ни разу не подошла к сыну, чтобы его осмотреть. Опросила нас о развитии, о том, что нас беспокоит, и отправила нас на медицинские манипуляции.

Мы тогда понятия не имели, что будут делать с ребенком какие-то манипуляции, а думали, что нам просто проведут обследования и назначат препараты. Но когда мы пошли в процедурную, там стоял мужчина — врач, и большая медицинская сестра. Сына положили на кушетку, сказали нам его держать, начали делать уколы ему в живот. Пять уколов в живот и один в попу. Такие манипуляции нужно было проделать три дня, потом перерыв в три месяца. И так несколько курсов. Мы конечно были немного шокированы, но раз клинику рекомендует сам Департамент Москвы и многие фонды, то значит все правильно и нам помогут.

После трех дней первого курса нам дали заключение невролога и назначения лечения. Мы поехали домой лечиться, все препараты давали по назначениям и ждали результатов. Но после первого курса результатов не появилось. Через три месяца мы поехали на второй курс, нам сделали те же обследования, та же врач нас приняла, также отправили на обкалывание и по окончании курса дали второе заключение и отправили домой на 3 месяца с курсом лечения.

Мы также все исполняли, как рекомендовано, но и второй раз чуда не случилось. Помимо этого я заметила, что сын стал ещё более расторможен, без конца бегал по коридору туда сюда, и залипал в мультиках. Его по прежнему ничего не интересовало, он не играл в игрушки, ни на чем не концентрировался. Привлечь его к какой-то совместной деятельности, например полепить пластилином, послушать сказки, песенки, покатать машинки и т.п. по прежнему было не возможно. Он стал хуже спать, часто просыпался.

Уже тогда я обратила внимание, что в заключении не было указано, что за препараты колют ребенку, и в диагнозе было странно написано, что помимо ЗПРР, органического поражения ЦНС, было указано общее недоразвитие речи 3-4 степени. А я обычно, когда читаю, что-то для меня не понятное, сразу начинаю изучать, что это такое, и как проявляется. И вот я уже несколько раз встречала, что ОНР — это не медицинский диагноз, его также не было в МКБ 10, клинических рекомендациях. Чаще всего этот "диагноз" ставят для своего понимания логопеды, чтобы понимать, на каком уровне находится речь ребенка. А уж 3-4 степень ставят ребенку, который уже достаточно хорошо разговаривает, но есть некоторые чисто логопедические проблемы, которые нужно корректировать. Я тогда ещё подумала, типа, ну ладно, наверное врач ошиблась в степени, а второй раз просто перекопировала диагноз.

В общем после второго раза чуда тоже не случилось, и мы поехали на третий. Тогда я уже для себя решила получить у врача ответы на все мои вопросы. Все прошло также, как и в первые три раза, доктор уверяла нас, что у сына улучшились показатели ЭЭГ, и ещё немного, и все произойдет. Я тогда спросила у врача, что колят моему ребенку. Она мне ответила, что они информацию не раскрывают, это запатентованный способ лечения детей с особенностями в развитии. Но объяснила, что это вытяжка из мозга животных, специально переработанная, и применяется в лечении различных поражений мозга у детей и взрослых. Ещё по секрету сказала, что их лекарством также лечили Ельцина.

Тогда же я у неё спросила, почему она ставит сыну 3-4 степень ОНР, и она на полном серьезе мне выдала, что чем выше степень, тем хуже проблемы с речью у ребенка. Конечно, сказать, что я удивилась, тому, что кандидат медицинских наук, невролог, с немалым опытом, не знает градацию общего недоразвития речи у детей, это ничего не сказать. И уже тогда, я поняла, что этот курс будет у нас последний. Хотя я перерыла очень много информации и форумов об этом лечении и клинике.

На одном из форумов для детей с ДЦП я прочитала, что в эту клинику едут лечиться со всей страны, в Благотворительных Фондах стоят дети в очереди по несколько лет на это лечение. Я ещё тогда сомневалась, как так, нам так повезло, с первого раза мы бесплатно попали на подобное лечение и ещё нос воротим.

Но каждый раз, когда я видела, что сын ещё больше становится истеричным, расторможенным, и положительной динамики у ребенка нет, я все больше склонялась к завершению такой реабилитации. И в целом, уже много позже я поняла, что лечение таких детей поставлено на поток, и в медицине многие "коронованные" врачи быстро смекнули золотую жилу, которую можно тянуть бесконечно, и ни кто не спросит, почему ничего не меняется в состоянии ребенка. И чем тяжелее ребенок, тем больше шансов, что он ещё больше ухудшится, и что по факту не знает на сегодняшний день медицина как лечить таких детей, которых становится все больше с каждым годом, не знают, как установить верный диагноз, и назначают схемы лечения "на удачу", может повезет, и лечение подойдет, а может и не подойдет.

Далее мы пошли делать МРТ, тоже платно, и по рекомендации. Но и здесь нам не повезло, нам сделали обследование не на том аппарате, который заказывали, и кроме аденоидов ничего не увидели. Уже через 1,5 месяца мы пошли в другой Федеральный медицинский центр удалять аденоиды, также платно. Там нам тоже не повезло, поскольку помимо аденоидов, у моего ребенка было апноэ, это когда ребенок во сне не может нормально дышать, а дышит с перерывами. Это очень опасное состояние и происходит на фоне увеличенных миндалин. Это также обсуждалось с врачом, который во время операции аденоиды удалил, а миндалины забыл. И я узнала об этом также уже после того, как ребенок выходил из наркоза из предоставленной мне выписки.

Параллельно, мы обошли многих ведущих неврологов и детских психиатров. Которые со своей стороны ставили сыну разные диагнозы и назначали разные лекарственные препараты. Кроме того, мы конечно же стали искать центры для коррекционных занятий, поскольку к этому времени я уже поняла, что волшебной таблетки не существует, и чем раньше начать коррекцию, тем больше шансов хорошо скомпенсировать ребенка. И здесь нас тоже поджидал очередной сюрприз.

Оказалось, что очень мало специалистов, которые умеют работать с такими детьми, с неговорящими совсем, не понимающими обращенную речь, не мотивированными и полевыми.

Нас шпыняли от специалиста к специалисту. Некоторые сразу говорили, что не смогут помочь, некоторые наоборот обещали, что уже через 3 месяца они выведут ребенка в речь и понимание. Но по факту ни через три, ни через 6 месяцев ничего не менялось, кроме опустошения наших карманов.

Мы пробовали различные методики, в том числе и БАК, и Томатис. Но эти схемы только ещё больше растормаживали ребенка, без каких-либо результатов. К 3,5 годам у меня ребенок остался на том же уровне, речь не появилась, интереса к игрушкам по прежнему не было, его нельзя было ни на минуту оставить без внимания, ни дома, ни на прогулке, ни где.

На прогулке сын убегал или уезжал на самокате, и при попытке его догнать, ещё больше ускорялся, думая, что с ним играем. Он мог залезть на детской площадке на самую высокую горку и свесится через ограждение, или повиснуть на одних руках. Чем старше он становился, тем тяжелее было с ним куда-то пойти, в магазин или погулять. Поэтому я просто перестала одна с ним куда-то ходить, и гулял с ним только муж. Я с ним только ездила на машине в различные центры на занятия.

Сколько на все это уходило денег уже и не сосчитать. Мы когда решились на усыновление, у нас была как нам казалось, не плохая материальная база. Но уже к 3 годам наши карманы стали пустеть, мы стали залезать в кредиты. А с учетом того, что с ребенком-инвалидом работать полноценно я не могла, то материальное обеспечение полностью легло на плечи мужа, который уже тоже с трудом справлялся.

К тому времени муж уже принял болезнь ребенка и любил его таким, какой он есть. Я же не могла принять, мне казалось, что принять его таким, значит остановится и опустить руки. Я ещё продолжала барахтаться и искать волшебную таблетку, специалистов, которые с помощью занятий его вытащат, но по прежнему стояли на месте. В самом начале нашего пути мне казалось, что если есть деньги, то все можно быстро преодолеть, но это оказалось совсем не так.

И вот на страницах интернета, я нашла информацию об одном "крутом" специалисте — психиатре, о котором были только положительные отзывы, люди писали, что он применяет очень эффективные методы и схемы лечения. Я долго изучала о нем информацию, он был достаточно дорогим врачом, но ведь пока не попробуешь, не узнаешь, и мы решили попробовать.

С замиранием сердца мы слушали врача, который нас уверил, что сын не тяжелый, у него нет аутизма и серьезных неизлечимых состояний, и он обязательно нам поможет, если мы будем соблюдать все его рекомендации.

Началось лечение. Его схемы предполагали большие дозировки ноотропов, нейролептиков и бадов. Мне казалось это обоснованно, поскольку ноотропы нужны таким детям, но они очень растормаживают нервную систему ребенка. Поэтому нейролептики будут его тормозить. Кроме того, лекарства должны были заказываться у перекупов из-за границы, поскольку часть этих препаратов не продавались в России. Цены на эти лекарства также были заоблачными. Но родители настолько верят и надеяться на помощь, что на таких врачей они просто молятся, и мы в том числе надеялись на врача и на чудо.

Предполагалось начинать с малых дозировок и увеличивая их до нужной. Первые недели две действительно все было не плохо, казалось ребенок стал осознаннее, любопытнее, стал интересоваться окружающим миром, но продолжалось это не долго.

Сын стал все больше растормаживаться, целый день он просто бегал из коридора в комнату и обратно. У него уже не было сил бегать, но и остановится он не мог. Появились непонятные истерики, и много нежелательного поведения. Я писала врачу, что все становится хуже, а он мне отвечал, что мы ещё не дошли до нужной дозировки и увеличивал дозы препаратов.

Раза 4 мы меняли нейролептики, но результат был один и тот же или хуже. Сын к тому моменту перестал спать и есть, от запаха любой еды у него появлялся рвотный рефлекс. Он постоянно капризничал, нежелательного поведения появилось в разы больше. Но мы не врачи, и не могли в одночасье остановить лечение, поскольку с нейролептиков очень тяжело и долго "слезать".

В один из дней мне позвонили воспитатели из садика, и сказали, что если я срочно не заберу ребенка, они вызовут скорую помощь, потому что он орёт с бешенными глазами, и три взрослых женщины не могут с ним справиться. Я забрала ребенка, и сама жутко испугалась. Написала врачу, и в ответ он мне сказал, что я все придумываю, и такого не может быть.

После того, как я отправила ему видео, он только написал, чтобы я отменяла все лекарства. Я была в шоке, потому что как я писала, нейролептики нельзя отменять сразу, и что делать я не знала.

С этого дня врач перестал отвечать на мои звонки и сообщения, и мне пришлось искать нового специалиста. В общем кое как мы слезли тогда с нейролептиков, и остались на другом препарате, который нам хоть немного подошел.

Я была готова разорвать этого недоврача, стала готовить документы в суд, писать претензии. Но и тут нас поджидало ещё больше неприятностей. У ребенка начался сильный профузный понос, который мы не могли долго остановить. Гастроэнтеролог разводил руками, не понимая, что происходит. Мы сдали кучу анализов, но кроме кальпротектина, который у сына зашкаливал более 900, тогда как норма 50. Через месяца 2 более менее удалось стабилизировать ребенка.

Чуть позже мы нашли все таки не плохой медицинский центр, хоть и дорогой, но там мы наблюдались у невролога-интегролога, и гастроэнтеролога. Единственное, мы сдавали огромное количество анализов, о которых я даже не слышала, а лечение у нас состояло из БАДов, и я скупала их в огромных количествах на всем известном зарубежном сайте.

Попутно у сына нашлись ещё заболевания, которые у него не проявлялись, но сильно нас напрягали. Также нашли хорошего АВА-тераписта, у которого сын стал довольно быстро накапливать навыки. Казалось, что все плохое позади, но радость была не долгой.

В начале прошлого года у сына начались жуткие боли. Он вдруг начинал сильно кричать, даже орать. Мы не понимали, что происходит, вызывали врачей, нас отвозили в больницу, исключали аппендицит, и отправляли домой, обколов обезболивающими. И так повторялось весь январь. В феврале мы решились на гастро-колоноскопию, где нам поставили подозрение на болезнь Крона, либо первичный иммунодефицит. Что это за заболевания, писать не буду, кто знает, тот поймет, а кто не знает, то и нужно никогда об этом узнавать. Попутно, во время обследования, которое прошло в целом хорошо, нам перепутали мензурки с кусочками ткани из кишечника, благодаря чему мы не смогли проверить ещё одно заболевание, которое было под вопросом.

В общем, после обследования мы забыли об основных наших проблемах, и бросили силы на новые болячки. Наш гастроэнтеролог, у которого мы наблюдались, сразу после обследования, не стал перепроверять диагноз, и начал нас лечить от Болезни Крона. Это достаточно тяжелые препараты, гормоны, жёсткая диета, хотя сын и так плохо ел. К тому моменту, многие препараты ушли из России, и мне пришлось также искать перекупов, чтобы купить эти лекарства, цена которых взлетела до небес.

Так мы лечились 11 месяцев, ребенок все равно постоянно плакал, истерики продолжались, но довольно быстро купировались. Занятия мы вынуждены были забросить, так как денег уже не хватало, мы влезли в кредиты. К тому моменту, по заключению всех врачей уже четко стало понятно, что это последствия агрессивного лечения тяжелыми нейролептиками, которые нам были не показаны, которое запустило цепочку скрытых заболеваний у ребенка. Но так как толком ничего не менялось, ребенок по прежнему плакал и кричал периодически и успокаивался только на обезболивающих, я решила получить второе мнение по поводу Б. Крона, или иммунодефицита в профильных федеральных центрах в Москве.

И какого же было наше удивление, когда врач — гастроэнтеролог посмотрел все заключения, все обследования, пришел к выводу, что данных за Б. Крона нет, а боли вызваны запорами, которые пришли в замен поносам, и назначил нам наоборот слабительные. Также мы прошли обследование у иммунолога, который в свою очередь также исключил первичный иммунодефицит.

Параллельно, летом прошлого года мы переделали МРТ, проверили не только голову, но и ЖКТ, уже на аппарате 3 Тесла с контрастом, которое я так хотела сделать в первый раз, и нашли 2 кисты в ГМ, но поскольку на первом обследовании их не увидели, то не понятно, то ли эти кисты были врожденные, то ли они появились после рождения, есть ли рост и т.д., то нам нужно раз в год проходить МРТ для отслеживания динамики.

Сейчас мы по прежнему сидим на препаратах, которые нам назначили после нейролептиков, и только по прошествии 2-х лет сын немного стал восстанавливаться.

В планах хочу переделать обследования у сурдолога и генетику, поскольку нужно понимать, есть ли изменения и хоть какой-то прогноз по развитию, понимать, есть ли потолок, выше которого ребенок не прыгнет.

Что касается дальнейших планов по коррекции и обучению ребенка, то только двигаться вперед, хоть ползком на брюхе, но двигаться.

Ещё два года назад, как раз когда у сына было обострение после лечения, о чем я писала выше, у меня заболела мама. Я тогда разрывалась между ней и сыном. Но к сожалению помочь ей уже не смогли, и через три месяца она умерла. Не буду рассказывать, как я все это вывезла, сама не знаю. Но через полгода мне в наследство досталась квартира мамы. Я уже тогда для себя приняла решение, что я буду делать дальше.

И после продажи квартиры, в прошлом году я смогла и открыла свой детский коррекционный центр в Подмосковье для детей, таких же, как и мой сын. Было тяжело, я мало что понимала в бизнесе и сейчас ещё не очень в теме, но я четко понимала, что самое сложное будет — это найти специалистов, которые не номинально, а по настоящему умеют работать с такими детьми, и действительно приходили спецы с большим опытом, но совершенно не понимали, что делать с ребенком, который не понимает речь, не имитирует и не повторяет за специалистом, которого не возможно усадить за стол, при этом на полу он просто валяется и орёт, либо лезет на потолок и все поверхности, которые повыше. Некоторые пробовали и уходили, некоторые оставались и работали.

За этот год я несколько специалистов поменяла, было много ошибок, мне казалось, что я хорошо разбираюсь в людях, но все таки обманывалась.

На данный момент, я считаю, у меня очень квалифицированные специалисты, они по настоящему болеют за детей, которых ведут, им как и мне важен результат, и мы вместе радуемся каждому успеху тех детей, которые к нам приходят за помощью. И таких детей не мало, когда мы общаемся с их родителями, половина из них уже прошли тот же путь, что и мы с мужем и сыном, также отчаивались, опускали руки, потом поднимались, и шли дальше. Поэтому в планах двигаться дальше и постараться помочь как можно большему количеству детей.

На данный момент с сыном конечно стало попроще, он растет, стал более осознанный, хотя по прежнему не говорит, и плохо понимает обращенную речь. Но если оглянуться назад, то это совсем другой ребенок, нежели тот, каким он был ещё пару лет назад. Мы движемся, пусть и медленно, два шага вперед, один назад, но впереди уже появляется свет.