Как после 16 лет зависимости от нарко­тиков я вер­нулась к трезвости и стала помогать другим

С 14 до 30 лет я была зависима.

За моей спиной — тюрьма, инвалидность, потеря связи с детьми и попытки выжить в мире, который не спешил протягивать руку. Сейчас я езжу волонтерить в колонии и на своем примере показываю, что каждый может измениться. Я купила квартиру, вышла замуж и восстановила отношения с близкими, а в 2025 году получила диплом о высшем образовании. Для Т⁠—⁠Ж и издания «Такие дела» расскажу, как смогла переписать свою историю.

Я родилась в 1984 году в семье спортсменов. Сначала мы жили в Пермском крае, а потом переехали в Чайковский в 90 км от Ижевска.

Мама много работала, поднимала нас с братом, но я боялась ее больше, чем любила. Она была строгой — постоянно контролировала, где и с кем я, разрешала гулять только до десяти. За опоздание порола ремнем. Иногда я стояла в углу целый вечер.

С папой было иначе — он знал моих друзей и секреты, делал комплименты, старался поднимать самооценку. Если бы не его любовь, я осталась бы обиженной девочкой.

Когда мне было 14, я познакомилась с парнем на три года старше. Мы начали встречаться, гуляли, лазили по крышам. Однажды я увидела, как Дима что-то нюхает. Он сказал, что мне нельзя, но упрямство взяло верх. К тому моменту я уже курила, иногда пила пиво — мне казалось, что в этом проявляется моя сила.

Так я начала употреблять героин. Сначала нюхала раз в две недели, а затем каждый день. Наркотики помогали избавиться от тяжелых мыслей.

Я училась в классе с юридическим уклоном, мечтала стать адвокатом, защищать людей, и тут все пошло под откос — прогулы стали обычным делом. Я даже не осознавала, что наступила катастрофа. Поняла это только в конце одиннадцатого класса, когда мне выдали справку вместо аттестата  .

Мне нужны были деньги на вещества, и я продала все свои золотые украшения. Потом начала воровать из дома: таскала деньги, выносила мелкую бытовую технику, однажды продала цыганам папину дубленку. Когда родители заметили пропажу вещей, забрали ключи от дома.

Я жила у подруги, часто голодала и стала воровать еду в магазинах. Однажды у меня началась ломка. Казалось, тело выворачивается наизнанку: текли сопли и слюни, поднялась температура, началась диарея.

Я написала маме письмо, и она предложила пойти к психологу. Так начала посещать встречи Анонимных наркоманов  , но вскоре бросила — не видела смысла. А Дима тоже присоединился к группе и в итоге смог отказаться от наркотиков. Мы расстались: я не хотела, чтобы он вернулся к веществам вслед за мной.

У меня было несколько передозировок, меня откачивали. Семья пыталась вразумить меня, но нотации не действовали. Я и так прекрасно понимала, до чего довела себя.

Однажды мама увидела, как я поднимаю наркотики в окно по нитке. После этого дома устроили что-то вроде тюрьмы: в одной из комнат постелили матрас, вокруг расставили иконы. Мне было невыносимо, но однажды я начала рассматривать иконы. Я впервые стала молиться, просила Бога облегчить боль. В тот день я уснула, хотя при ломке это обычно невозможно.

На четвертый день заточения пошел снег. Я подошла к окну и впервые за долгое время ощутила радость. Мы с папой прогулялись вокруг дома. Мне вдруг совершенно расхотелось колоться и нюхать — тянуло разговаривать, слушать птиц и смотреть в небо.

Казалось, жизнь налаживается. Чтобы все-таки получить аттестат, я снова поступила в 10-й класс, но в другую школу. Директор знал о моей ситуации и сказал, что я могу ходить на занятия «до первого предупреждения». Он дал мне шанс, и я не хотела его подвести. Иногда срывалась, но на уроки приходила трезвая.

В итоге бросила наркотики и окончила школу с одной тройкой по географии. Директор пожал мне руку и сказал, что я молодец.

Мне было 18, и я по-прежнему мечтала стать юристом. В 2002 году поступила на платное отделение в Удмуртский государственный университет. Примерно тогда же познакомилась со студентом другого вуза и влюбилась в него. Он состоял в банде, которая торговала оружием и наркотиками, но сам не употреблял и я тоже держалась.

Вскоре я узнала, что беременна. Он выполнил последний заказ и ушел из банды — не хотел подвергать меня риску. Я сильно его любила: он заботился обо мне, никогда не повышал голос и не поднимал руку. Мы собирались пожениться, но не успели: на пятом месяце беременности его арестовали.

Я не справилась с ударом и снова начала употреблять. Слухи об этом дошли до партнера: он не смог меня простить — говорил, что я загубила сыну жизнь. Мы расстались, но каким-то чудом я родила здорового малыша.

Я начала воровать у прохожих телефоны, украшения, деньги. В первый раз отделалась условным сроком: меня осудили за кражу  , хулиганство  , грабеж  и дали три года с испытательным сроком два года. Но под конец этих двух лет я снова попала под арест — и получила уже три года реального срока за мошенничество  .

Ломка за решеткой была ужасной: диарея, рвота, сильнейшая слабость, боль в костях. Я еле ходила и почти не могла говорить. Потом понемногу отпустило. Я работала на закройном цехе, все делала быстро и точно, участвовала в мероприятиях, сама проводила праздники. В итоге отсидела около двух лет и освободилась по УДО  .

Сын рос без меня, я не видела его первых шагов, не слышала первых слов. Но когда я вышла из тюрьмы, он все равно узнал меня — мама показывала ему мои фотографии. Сын бросился мне на шею, а я отдала ему медвежонка, которого мне подарила одна девушка в СИЗО.

После освобождения меня не тянуло употреблять. Я стремилась найти работу и начать новую жизнь. Старая подруга устроила продавщицей в магазин одежды. Мне нравилось помогать бабушкам выбирать вещи, но стоять целый день за 150 ₽ было тяжело, поэтому я ушла.

Мама причитала, что им до сих пор приходится меня кормить. Снимать квартиру было не на что, и я поселилась у другой подруги. Она принимала амфетамин, и я тоже втянулась. Снова начала употреблять и воровать. Но не забывала о сыне — утром приезжала к маме отвести его в садик.

Вскоре меня арестовали: украла у продавщицы на рынке сумку с вещами и деньгами. Меня снова посадили — на год и 10 месяцев.

Когда я вышла из тюрьмы, внутри была пустота: я знала, что с судимостью не возьмут на работу. Думала, что обществу не нужны такие, как я: сидел — значит, не человек. Поэтому вернулась туда, где принимали без осуждения, — к другим наркопотребителям. Стала жить с ними и снова подсела на вещества, теперь более тяжелые.

Как-то утром проснулась и поняла, что не могу ходить. Еще у меня нарушилась дикция. Стало чудовищно страшно. Наркотики отняли у меня близких, теперь я едва могла передвигаться и говорить. Врач диагностировал токсическую энцефалопатию — поражение мозга, вызванное токсическими веществами. Я месяц пролежала в наркодиспансере, но диагноз не подтвердился.

Вместе со мной лечение проходил знакомый. Он вышел из больницы немного раньше и позвал жить вместе. Мы увлеклись друг другом, и я снова забеременела. Это меня испугало — я не понимала, как буду вынашивать ребенка: я продолжала употреблять и у меня были проблемы со здоровьем. Я все еще плохо ходила, часто падала. Еще у меня нашли доброкачественную опухоль в голове. Врачи советовали не рисковать с родами, но аборт был страшнее: в школе нам твердили, что это убийство.

После родов стало невыносимо: я не любила себя, не хотела жить. Дочкой занимался отец: мыл, гулял с ней и менял памперсы. Я же вставала, только чтобы уколоться. Начались страшные галлюцинации — казалось, в комнате кто-то есть. Однажды я так испугалась, что начала кричать, и меня увезли в наркологию. После этого мама партнера выгнала меня из дома, хотя разрешила видеться с ребенком.

Я вернулась в родительский дом. Мама пыталась прогнать меня, но папа встал на мою сторону. Вскоре я узнала, что отец дочки начал встречаться с моей подругой. Это стало новым ударом. Я чувствовала, что наркотики забрали у меня все и жить больше незачем.

В те дни я вспомнила о друзьях, которые были в завязке. Они много лет уговаривали меня поехать в реабилитационный центр. Я отмахивалась, но когда оказалась на грани смерти, позвонила им. Они горячо меня поддержали и отвезли на лечение.

11 марта 2014 года я выкурила последнюю в жизни сигарету и приехала в государственный ребцентр «Новый свет». Мне поручили, казалось бы, самое легкое дело — каждый день протирать 40 пар тапочек. Но я ворчала и возмущалась. В первый же день толкнула другую пациентку, поскольку сочла, что она ведет себя высокомерно.

Я продолжала заниматься монотонной работой, и накопленная злость постепенно выветривалась. Я начала задумываться: зачем бунтую, кому и что пытаюсь доказать? Стала молиться, больше слушать людей, делиться с ними вещами. Даже полюбила мыть туалеты. Приходилось перебарывать себя, но, помогая другим, я чувствовала себя лучше.

Еще много читала вслух — это помогло восстановить дикцию. Через год стала ездить в детский наркологический диспансер в Ижевске и в удмуртские школы. Я честно рассказывала свою историю, чтобы ребята не повторили моих ошибок.

Позже взялась искать спонсоров для центра, где жили дети проходивших реабилитацию родителей. В доме нужно было провести канализацию. Я звонила директорам компаний и просила покрыть часть расходов: многие отказывали, но я не сдавалась. В итоге удалось собрать больше миллиона рублей.

В 2016 году умер папа: он сильно переживал за меня и в последние годы начал пить. Оказалось, он много лет назад переписал на меня все свои пенсионные накопления — вышло около 30 000 ₽. Я не понимала, почему он так поступил, глядя на то, как я порчу жизнь себе и близким. На эти деньги подлечила зубы, которые совсем запустила.

Прошло еще три года. Я поняла, что изменилась, и готова уйти из центра. Мы с мамой продали квартиру с моей долей, и я получила 720 000 ₽. Затем добавила материнский капитал 453 000 ₽, который остался после рождения дочери, и купила небольшое жилье рядом с реабилитационным центром.

Еще до выхода из ребцентра я старалась наладить отношения с детьми. Делала подарки дочке — она относилась ко мне хорошо и делилась секретами, но воспринимала скорее как лучшую подругу.

С сыном все было сложнее. Он жил с моей мамой, а та очень на меня злилась. Как-то я привезла ему подарок на день рождения, но мама не разрешила его вручить. В итоге мальчик рос с обидой на меня.

После выхода из ребцентра найти подходящую работу было трудно: мне часто предлагали места далеко от дома, а я с трудом передвигалась на ходунках. Но мое прошлое работодателей не отталкивало — наоборот, они относились ко мне с уважением, ведь я смогла справиться с зависимостью.

Я получала пенсию по инвалидности — чуть больше 10 000 ₽, — и подрабатывала няней на дому за 150 ₽ в час. Детей от меня еле уводили: я занималась с ними танцами и развивающими играми.

Потом поступила в Школу радио. Учеба стоила дорого, так что я решила рискнуть: позвонила директору и рассказала свою историю. Он сделал большую скидку. Радиоведущей я не стала, но мне предложили работу администратора. Платили 20 000 ₽ — вместе с пенсией хватало на жизнь.

Я хотела забрать дочку у отца, но он был против. Через несколько месяцев его посадили в тюрьму за побои  — бывшая сожительница подала в суд. Его мама и сестра уже умерли, и я перевезла дочь к себе.

Вместе нам было интересно и весело. Я научила дочь обниматься — сначала она была как ежик-недотрога. Когда она поняла, что я ее мама, стала называть меня «мама Женя». А спустя несколько месяцев — просто «мама».

Дочь пошла в первый класс, а мама попросила забрать у нее сына, который стал плохо себя вести. Первые полгода были непростыми. Сын говорил в лицо, что я променяла его на разгульную жизнь. Я старалась не вестись на его агрессию и отвечала спокойно: «Сынок, мы с твоим отцом любили друг друга, ты был желанным ребенком, прости меня».

Я заботилась о сыне, варила ему борщи, стирала носки. Со временем мы сблизились. Сын отучился на механика в Волжском государственном университете водного транспорта в Казани, пошел в армию и остался там по контракту. Сейчас служит в Брянской области.

Однажды получила от него сообщение, что он меня прощает, любит и гордится тем, что у него такая мама. Я скатилась с дивана и разрыдалась.

Отец с сыном не общается. Он видел его только раз, когда ему был месяц. Приехал к моей маме, подержал его на руках и больше не возвращался. Я не держу зла на человека: он вправе сделать свой выбор.

Я стала часто ходить в церковь. Там мне рассказали об ижевской организации «Перспектива», которая помогает людям в трудной ситуации. Я связалась с ней — и вскоре стала ездить по колониям вместе с волонтерами.

Я рассказывала заключенным о своей жизни. Говорила, что никогда нельзя сдаваться, нужно учиться любить, уважать, слышать друг друга и трудиться. Объясняла, что тюрьма — это школа, а настоящий экзамен будет на свободе. Чтобы подготовиться к нему, нужно прилагать усилия уже сейчас.

После выступлений ко мне подходили заключенные: кто-то просил очки, кто-то хотел посоветоваться или просто выговориться. Мы с волонтерами учили не бояться общения и защиты своих прав. Привозили им приятные мелочи — например, наборы для творчества.

Волонтеры говорят, что я для них огонек — это меня вдохновляет. Раньше мне казалось, что моя жизнь ничего не стоит, но теперь все иначе. Я верю, что у каждого человека есть шанс. Клеймо «наркоманка» или «воровка» преследует человека годами, но люди меняются. Я знаю это, потому что так произошло со мной и с другими.

В 2021 году я приехала в мужскую колонию как волонтер. После выступления ко мне подошел один из заключенных — Саша. Он сказал что-то про реабилитацию, которая поможет мне лучше ходить, и оставил номер. Мы начали переписываться. Когда он впервые позвонил из автомата, я почувствовала волнение. Восемь лет у меня не было мужчины, и я испугалась этих чувств. Чем дольше мы общались, тем сильнее сближались.

Благодаря Саше я поехала в государственный ребцентр, чтобы снова учиться ходить. Инструкторы занимались со мной целыми днями и не давали халтурить. Я стала передвигаться гораздо увереннее. Сейчас хожу при помощи ходунков-роллаторов  .

На мой день рождения в 2022 году в дверь вдруг позвонили. На пороге стоял курьер с моими любимыми синими розами. В букете была коробочка с кольцом и записка: «Выходи за меня». Я расплакалась. Саша позвонил из тюрьмы, чтобы услышать ответ, — конечно, я согласилась.

Я приехала к нему, и мы поженились  . Через год Саша вышел из тюрьмы. Он провел там 10 лет — его осудили за незаконный оборот наркотиков  . Мы переехали ко мне.

Сейчас Саша все еще под надзором: с 10 вечера до 6 утра он обязан быть дома. У него прекрасные отношения с моей дочкой, она даже называет его папой.

Я стараюсь наладить связь с мамой. Конечно, бывают сложности, но старые обиды ушли. Мама начала уважать меня, когда увидела, что я забрала детей.

Я работаю удаленно: помогаю людям получить социальный контракт от государства — 350 000 ₽ на открытие бизнеса. Консультирую, пишу бизнес-планы, а параллельно учусь.

В 2025 году я окончила Удмуртский государственный университет по специальности «социальная работа» и подала документы в магистратуру на юриспруденцию — решила исполнить старую мечту. Я уже написала несколько исковых заявлений и обращений: например, о бездействии врачей. Все дела завершились успешно.

Я открыла волонтерскую организацию «Агентство радости» — каждый месяц мы ездим в детские дома, больницы и дома престарелых с праздничными мероприятиями. И я по-прежнему встречаю женщин из колоний.

Сейчас моя мечта — открыть Дом милосердия. Хочу, чтобы туда могли прийти те, кому нужен приют и шанс начать все заново. Я знаю по себе: зависимость, тюрьма, потеря связи с детьми — всегда следствие травм и внутренних проблем. Поэтому так важно работать с причиной, а не принимать карательные меры, не давая исправить ошибки.